Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "К"

1. Биография (вариант 3)

Входимость: 1. Размер: 21кб.

Часть текста: автографов Э. П. Юргенсону 20 февраля 1913 г. 1 Отец будущего писателя, Иван Иванович Куприн, штаб-лекарский сын, был мелким чиновником, письмоводителем у мирового посредника. По сохранившимся преданиям, это был человек, не лишенный художественных способностей: он недурно играл на скрипке, рисовал масляными красками. Жена его, Любовь Алексеевна, происходила из когда-то богатого, значащегося в "Списке титулованным родам" (СПб., 1892) рода татарских князей Куланчаковых или Кулунчаковых, ведших свое родословие от "царей касимовских". Куприн знал о своих татарских предках и впоследствии в одном частном письме, рассказав о смешных претензиях какого-то остзейского барона на аристократичность, не без некоторого кокетства заметил: "Потомок Ланг Темира, я презираю эту чепуху". На самом же деле, к Тамерлану "касимовские цари" никакого отношения не имели. Мать Куприна была женщиной незаурядной. Она отличалась, по словам сына, редкой наблюдательностью, энергией и настойчивостью. В письме, отправленном писателем матери незадолго до ее смерти (1910), Куприн писал: "Ты мне теперь очень нужна. Не твой опыт, не твой ум, а твой инстинктивный вкус, которому я верю больше, чем всей теперешней критике". После смерти матери (ей ...

2. Святая ложь

Входимость: 1. Размер: 25кб.

Часть текста: человек. Он трезв, усерден, набожен, не пьет, не курит, не чувствует влечения ни к картам, ни к женщинам. Но он самый типичный из неудачников. На всем его существе лежит роковая черта какой-то растерянной робости, и, должно быть, именно за эту черту его постоянно бьет то по лбу, то по затылку жестокая судьба, которая, как известно, подобно капризной женщине, любит и слушается людей только властных и решительных. Еще в школьные годы Семенюта всегда был козлищем отпущения за целый класс. Бывало, во время урока нажует какой-нибудь сорванец большой лист бумаги, сделает из него лепешку и ловким броском шлепнет ею в величественную лысину француза. А Семенюту как раз в этот момент угораздит отогнать муху со лба. И красный от гнева француз кричит: - О! Земнют, скверный мальчишка! Au mur! К стеньи! И бедного, ни в чем не повинного Семенюту во время перемены волокут к инспектору, который трясет седой козлиной бородой, блестит сквозь золотые очки злыми серыми глазами и равномерно тюкает Семенюту по темени старым, окаменелым пальцем. - Ученичок развращенный! Ар-ха-ро-вец... Позорище заведения!.. У-бо-и-ще!.. Ос-то-лоп!.. И потом заканчивал деловым холодным тоном: - После обеда в карцер на трое суток. До рождества без отпуска (заведение было закрытое), а если еще повторится, то выдерем и вышвырнем из училища. Затем звонкий щелчок в лоб и грозное: "Пшол! Козли-ще!" И так было постоянно. Разбивали ли рогатками стекла в квартире инспектора, производили ли набег на соседние огороды, - всегда в критический момент молодые разбойники успевали разбежаться и скрыться, а скромный, тихий Семенюта, не принимавший никакого участия в проделке, оказывался роковым образом непременно поблизости к месту преступления. И опять его тащили на...

3. В гостях у Толстого

Входимость: 3. Размер: 12кб.

Часть текста: стекалась к Толстому почти ежедневно. Из этих посетителей иностранцев я отвожу в сторону. У них все-таки предполагались выработанные веками культурные качества: вежливость, тактичность, уважение к Человеку и к Дому Человека а также инстинктивное понимание мудрого житейское го правила: «Гость, знай момент ухода». Русские посетители валили к Великому Человеку со всяким вздором, по самым пустяшным поводам, чаще всего из праздного любопытства, не считаясь ни со временем, ни со здоровьем, ни с усталостью, ни со скукой Льва Николаевича. У них, которые с трепетом и тайной молитвой шли по делу к частному приставу, были, по их дикому, но глубокому убеждению, какие полные, неоспоримые права на досуг Гениального Писателя, на его кошелек, на портреты с автографами, на его книги, мысли, рукописи, на его столовую, спальню и другие более домашние комнаты; наконец, не только на всю его интимную прошлую и настоящую жизнь, но и на его земной прах, как показали первые дни по смерти Толстого. Словом — вот та причина, по которой я не отважился поехать в Ясную Поляну. Боялся попасть в эту досадительную толпу и смешаться с нею. Но в памяти у меня сохранились из газет, из устных рассказов и пересказов многие встречи с Толстым самых разнообразных...

4. Тапер

Входимость: 1. Размер: 26кб.

Часть текста: в эту минуту похожа на хорошенького мальчишку. - Mesdames, а где же тапер? Я спрашивала у всех в доме, и никто ничего не знает. Тот говорит - мне не приказывали, тот говорит - это не мое дело... У нас постоянно, постоянно так, - горячилась Тиночка, топая каблуком о пол. - Всегда что-нибудь перепутают, забудут и потом начинают сваливать друг на друга... Самая старшая из сестер, Лидия Аркадьевна, стояла перед трюмо. Повернувшись боком к зеркалу и изогнув назад свою прекрасную обнаженную шею, она, слегка прищуривая близорукие глаза, закалывала в волосы чайную розу. Она не выносила никакого шума и относилась к "мелюзге" с холодным и вежливым презрением. Взглянув на отражение Тины в зеркале, она заметила с неудовольствием: - Больше всего в доме беспорядка делаешь, конечно, ты, - сколько раз я тебя просила, чтобы ты не вбегала, как сумасшедшая, в комнаты. Тина насмешливо присела и показала зеркалу язык. Потом она обернулась к другой сестре, Татьяне Аркадьевне, около которой возилась на полу модистка, подметывая на живую нитку низ голубой юбки, и затараторила: - Ну, понятно, что от нашей Несмеяны-царевны ничего, кроме наставлений, не услышишь. Танечка, голубушка, как бы ты там все это устроила. Меня никто не слушается, только смеются, когда я говорю... Танечка, пойдем, пожалуйста, а то ведь скоро шесть часов, через час и елку будем зажигать... Тина только в этом году была допущена к устройству елки. Не далее как на прошлое рождество ее в это время запирали с младшей сестрой Катей и с ее...

5. Дурной каламбур

Входимость: 1. Размер: 6кб.

Часть текста: юности цирк восхищал, волновал и радовал. Кто из нас избежал его чудесной, здоровой, кипящей магии? Кто из нас забыл этот яркий свет, этот приятный запах конюшни, духов, пудры и лайковых перчаток, этого шелка и атласа блестящих цирковых костюмов, щелканье бича, холеных, рослых, прекрасных лошадей, выпуклые мускулы артистов? Тогда ведь видали мы гораздо зорче и совсем други- ми глазами, чем теперь. И возвращались мы из цирка домой широкими и упругими шагами, круто выпятив грудь, напрягая все мускулы. Легкие бывали у нас расши- рены от беззаботного, громкого, доброго хохота, и как ловко мы перепрыгивали через лужи! Много драгоценных и, по совести скажу, полезных минут давал нам цирк... И теперешние знаки внимания к моим рассказам — это всего лишь благодарность пожилых людей цирку их прежних лет, трогательное воспоминание детства. Недавно я получил из Болгарии от неизвестного мне человека небольшое, очень порадовавшее меня письмо. Оно является как бы продолжением, послесловием к моей «Ольге Сур». Я его привожу почти целиком, с малыми поправками. Надеюсь, читатели не посетуют на меня. Это письмо — правда. Вот оно: «М. г. и т. д., отбрасывая часть официальную. Читал и вспомнил себя семнадцатилетним гимназистом Киево-Печерской гимназии, одним из многих влюбленных в Ольгу Сур. Впрочем, это не совсем так. Влюблены мы были в других, в барышень, с которыми мы встречались на гимназических чайных балах или на катке в саду Меринга. А к Ольге Сур мы относились с какой-то особой...