Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Г"

1. Ирония

Входимость: 1. Размер: 5кб.

Часть текста: эстонские дамы. В заключение картинки «Правда» привела также и случайное раздумчивое словечко одного красноармейца, случайного слушателя этого бытового рассказа: «Вот они какие… Тут им гибель, а они погонами дорожат». Сопоставив это краткое, но веское замечание с глумливо-радостным тоном всей статьи, мы снабдили всю нашу выдержку печальным вздохом: «Нет, ни за что не поверим, чтобы эти добрые, славные, чистосердечные, прямые, простодушные эстонцы были способны на подобные издевательства над безоружными и беззащитными. Независимая, свободная, победоносная республика не допустила бы этого». Должны признаться, мы сильно опасались, как бы эти наши слова не сочли за иронию. Откровенно говоря, мы боялись тем более, что к Эстонии мы всегда относились именно с теми чувствами, какие она заслуживает. И вот, к нашему вящему удовлетворению, мы услышали голос хоть одного человека, который принял наши слова именно так, как их и следовало принять, то есть за чистую монету. Вот его письмо: «М. Г. Господин Редактор! В № 32, стр. 4-я, уважаемой Вашей газеты Вы сомневаетесь в напечатанных в „Правде“ картинках с натуры, позвольте вам доложить, что, будучи в Нарве во время существования Северо-Западной армии, я был очевидцем, как с офицера в 5 час. веч. на Главной улице восемь добрых, славных эстонцев срезали погоны, публика проходила мимо, видя это, и не заступилась Знаю случаи, когда офицера просто били, не снимая погон, и случаи, когда снимали кожаные форменные ремни. ...

2. Петр и Пушкин

Входимость: 1. Размер: 16кб.

Часть текста: кажется порою, что, разделенные почти столетием времени, их земные существования текут как будто бы параллельно. У обоих детство прошло тяжело и безрадостно, оставив в душе Петра, вместе с нервным тиком, злобу и ненависть и не оставив в памяти Пушкина ни одного светлого, теплого луча. Но и предсмертные часы обоих были овеяны необычайно высоким трагическим смыслом. Петр умер от простуды, которой захворал, спасая в студеную пору утопавшего матроса; Пушкин, невольник чести, сам шел навстречу своей фатальной гибели. И — жестокая параллель! — оба скончались в страшных мучениях, не оставив после себя наследника в духе: ибо Петр не предвидел Екатерины II, а Пушкин не успел узнать Лермонтова: они ни разу не встретились в Петербурге, хотя и живали иногда почти рядом. В смутное, нелепое, затхлое, тупое время застал царевич Петр Московитское государство. Самовольство стрельцов, надменность бояр, кичливость и притязательность князей, близких и дальних царевых и царицыных родственников, терема, душная теремная жизнь и теремные интриги, местничество, взяточничество, продажность, презрение к науке, суеверие, злобная, ядовитая, никогда не прекращающаяся борьба между исповедниками старой веры и новой, Никоновой. Надо внимательно перечитать тогдашний регламент «о том, чего духовному лицу творити не надлежит», для того чтобы понять, как была смрадна, распущенна, нечестива, развратна и мздоимна та часть церковников, которая принадлежала к церкви, покровительствуемой государством; но, понявши это, надо понять и Петра и, хоть отчасти, простить ему его грубые шутки над духовенством, непристойные пародии и создание такого буфера, как священный синод. Пушкин начал печататься при условиях почти первобытных, во всяком случае диких, затруднительных, неблагодарных и чрезвычайно тяжелых. Звание писателя было низменно и легко вызывало глумление. Стихотворцы воспевали оды на дни рождения и именин богатых...

3. Противоречия

Входимость: 1. Размер: 6кб.

Часть текста: раздались возмущенные человеческие голоса: — Нельзя предоставить население огромного города в добычу медленной и ужасной смерти. Стыдно перед Богом и историей! Надо как-нибудь организовать продовольственную помощь и хоть минимальную доставку медикаментов. Люди, кое-что смыслящие в делах и нравах Совдепии, недоверчиво покачивали головами. Но, если не ошибаюсь, ни один практический человек не подал следующего мудрого совета: — Если хотите сделать доброе дело с настоящим результатом, то воспользуйтесь правилом американской миссии, которым она руководствовалась при кормежке детей в областях, очищенных от большевиков: «Мы охотно дадим рис, какао, хлеб, бульон и прочее. Но мы хотим лично видеть ложку во рту ребенка. Мы — выражаясь мягко — не верим в русские административные способности». Поэтому, помогая агонизирующему Петрограду, возьмите все дело распределения припасов в свои руки, минуя расторопные руки большевиков. А предварительно все-таки введите, на всякий случай, довольно сильную эскадру в Финский залив. Чем черт не шутит: ваши добросердечные продовольственные агенты в одно веселое утро могут очутиться как заложники на Гороховой, 2. * * * Но это сентиментальное настроение продолжалось всего лишь минуту и угасло. Мысль о частичном снятии блокады приняла другую форму. Форму — скажем для приличия — откровенную. «Европе необходимы сырье и хлеб. Кроме того, из России очень легко вывезти до миллиона куб. сажен дров. Не все ли равно, откуда и как мы достанем необходимые нам предметы? Итак: Россия замерзает — возьмем у нее дрова. Россия падает от голода — возьмем ее хлеб. А ей предоставим питаться, по привычке, человеческим...

4. Куприн А. И. - Батюшкову Ф. Д., 18 марта 1909 г.

Входимость: 1. Размер: 17кб.

Часть текста: г [1] Чириков - (хотя у меня вышел не то Водовозов, не то Измайлов) - прекрасный писатель, славный товарищ, хороший семьянин, но в столкновении с Шолом Ашем он был совсем не прав. Потому, что нет ничего хуже полумер. Собрался кусать - кусай! А он не укусил, а только послюнил. Все мы, лучшие люди России (себя я к ним причисляю в самом-самом хвосте), давно уже бежим под хлыстом еврейского галдежа, еврейской истеричности, еврейской страсти господствовать, еврейской многовековой спайки, которая делает этот избранный народ столь же страшным и сильным, как стая оводов, способных убить в болоте лошадь. Ужасно то, что все мы сознаем это, но во сто раз ужасней то, что мы об этом только шепчемся в самой интимной компании на ушко, а вслух указать никогда не решимся. Можно иносказательно обругать царя и даже Бога, а попробуй-ка еврея!? Ого-го! Какой вопль и визг поднимается среди этих фармацевтов, зубных врачей, адвокатов, докторов, и, особенно громко, среди русских писателей, ибо, как сказал один очень недурной беллетрист, Куприн, каждый еврей родится на свет божий с предначертанной миссией быть русским писателем. Я помню, что Ты в Даниловском возмущался, когда я, дразнясь, звал евреев жидами. Я знаю, также, что Ты - самый корректный, нежный, правдивый и щедрый...