Куприна-Иорданская М. К.: Годы молодости
Часть первая. Глава XX

Вступительная статья
Часть 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
13 14 15 16 17 18 19 20
21 22 23 24 25 26 27 28
29 30 31 32 33 34 35 36
37 38 39 40 41
Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Указатель имен
Иллюстрации

Глава XX

Рассказы Куприна о жизни в полку. — Столкновение с околоточным.— Экзамены в Академию Генерального штаба. — Приказ генерала Драгомирова.

Хотя Куприн и нашел фамилию для главного героя — сел он за работу не сразу.

Рассказывая по вечерам эпизоды из повести, Александр Иванович попутно сообщал мне с большими подробностями о своей жизни в полку, потому что действие в повести развивалось в той последовательности, в какой протекала его полковая жизнь.

Подробно рассказал он мне о связи с женщиной, значительно старше его. Госпожа Петерсон (под этой фамилией она фигурирует в «Поединке») была женой капитана. Сошелся Куприн с ней только потому, что было принято молодым офицерам непременно «крутить» роман. Тот, кто старался этого избежать, нарушал общепринятые традиции, и над ним изощрялись в остроумии.

Третий год Куприн служил в Проскурове, когда на большом полковом балу в офицерском собрании познакомился с молодой девушкой. Как ее звали сейчас, не помню — Зиночка или Верочка, во всяком случае, не Шурочка, по повести — жена офицера Николаева.

Верочке недавно минуло 17 лет, у нее были каштановые, слегка вьющиеся волосы и большие синие глаза. Это был ее первый бал. В скромном белом платье, изящная и легкая, она выделялась среди обычных посетительниц балов, безвкусно и ярко одетых.

Верочка — сирота, жила у своей сестры, бывшей замужем за капитаном. Он был состоятельным человеком и неизвестно по каким причинам оказался в этом захолустном полку.

Было ясно, что он и его семья — люди другого общества.

— В это время, — рассказывал Александр Иванович, — я мнил себя поэтом и писал стихи. Это было гораздо легче, чем мучиться над повестью, которую я никак не мог осилить. С увлечением я наполнял разными «элегиями», «стансами» и даже «ноктюрнами» мои тетради. В эту тайну я никого не посвящал. Но к Верочке я с первого взгляда почувствовал доверие и, не признаваясь в своем авторстве, прочел несколько стихотворений. Она слушала меня с наивным восхищением, и это нас сразу сблизило. О том, чтобы бывать в доме ее родных, нечего было и думать.

Однако подпоручик «случайно» все чаще и чаще встречал Верочку[12] в городском саду, где она гуляла с детьми своей сестры. Скоро о частых встречах молодых людей было доведено до сведения капитана. Он пригласил к себе подпоручика и предложил ему объяснить свое поведение. Всегда державший себя корректно с младшими офицерами, капитан, выслушав Куприна, заговорил с ним не в начальническом, а в серьезном, дружеском тоне старшего товарища.

на офицерское жалованье — сорок восемь рублей в месяц — его семье будет легче, чем здесь?

— Как Верочкин опекун, — закончил разговор с Куприным капитан, — я дам свое согласие на брак с вами, если вы окончите Академию Генерального штаба и перед вами откроется военная карьера.

Куприн засел за учебники и с лихорадочным рвением начал готовиться к экзаменам в Академию.

— С мечтой стать поэтом я решил временно расстаться и даже выбросил почти все тетради с моими стихотворными упражнениями, оставив лишь немногие, особенно нравившиеся Верочке, — рассказывал Александр Иванович.

В следующем году, летом 1893 года, Куприн уехал из Проскурова в Петербург держать экзамены в Академию.

«пошататься» по городу.

На следующий день утром вся компания отправилась на берег Днепра, где какой-то остроумный предприниматель на причаленной к берегу старой барже оборудовал ресторан.

В надежде позавтракать офицеры заняли свободный столик у борта и потребовали меню. В это время к ним неожиданно подошел околоточный.

— Этот стол занят господином приставом. Прошу господ офицеров освободить места.

в офицерское собрание.

— Нам освободить стол для пристава? — зашумели офицеры.

— Ступай, ищи ему другой!

Околоточный держал себя нагло, вызвал хозяина и запретил ему принимать заказ.

Тогда произошло нечто неожиданное. В воздухе мелькнули ноги околоточного, и туша его плюхнулась в воду за борт. Баржа стояла почти у самого берега на мелком месте, поэтому когда околоточный поднялся, то вода оказалась ему немного выше пояса. А весь он был в песке и тине.

Публика хохотала и аплодировала. Околоточный быстро выбрался на берег и, снова поднявшись на баржу, приступил к составлению протокола «об утопии полицейского чина при исполнении служебных обязанностей».

{58} этот эпизод произошел якобы во время переезда на пароме, когда Куприн нанес оскорбление полицейскому приставу, пытавшемуся в его присутствии обидеть девушку. Для сентиментального Ф. Д. Батюшкова Куприн сочинил другой вариант. Он мог с такой же легкостью придумать и третий и четвертый. Был и такой: «Пригласив двух музыкантов из оркестра, скрипку и мандолину, мы уютно расположились неподалеку от пристани. Взошло солнце. Это раннее утро на Днепре было незабываемо прекрасным, — рассказывал Александр Иванович, — никогда больше потом не испытывал я такого глубокого чувства умиления и восторга, как тогда, когда освещенная первыми лучами солнца передо мной засверкала водная гладь Днепра. Томительные звуки скрипки и мандолины будили печаль, но она становилась легкой и радостной, когда я смотрел на пробуждавшуюся природу. Но вот непонятно зачем в этот ранний утренний час появился околоточный в сопровождении двух городовых. По всей вероятности, они возвращались после неприятного обхода трущоб. Наша группа привлекла их внимание».

Остановка в Киеве значительно подорвала скудные средства подпоручика. И, приехав в Петербург, он питался одним черным хлебом, который аккуратно делил на порции, чтобы не съедать сразу.

Он познакомился с несколькими офицерами, так же, как и он, приехавшими из глухих провинциальных углов держать экзамены в Академию, но тщательно скрывал от них свою «свирепую нищету». Чтобы иметь предлог отказываться от совместных с ними обедов и ужинов, он придумал богатую тетку, жившую в Петербурге, у которой, чтобы не обидеть ее, должен был ежедневно обедать. Свою «обеденную» порцию хлеба он съедал, сидя на скамейке в сквере, где в этот час не было гуляющей публики, а только няни с детьми.

Иногда он не выдерживал соблазна и отправлялся в съестную лавочку, ютившуюся в одном из переулков старого Невского, вблизи Николаевского вокзала.

— Опять моя тетушка попросила меня купить обрезков для ее кошки, — улыбаясь, обращался к лавочнице подпоручик. — Уж вы, пожалуйста, выберите кусочки получше, чтобы тетушка на меня не ворчала.

Он платил пятачок, и хозяйка, сама любительница кошек, щедрой рукой наполняла обрезками большой бумажный пакет. Щелкнув каблуками, подпоручик вежливо прощался и не спеша выходил из лавки. Но, завернув за угол, он ускорял шаги и Знаменскую площадь пересекал почти бегом. С трудом переводя дыхание, он входил в здание вокзала. Вынув из кармана плоскую жестяную фляжку, он нацеживал в нее кипяток из громадного самовара в буфете третьего класса. Потом в дальнем углу зала, среди закусывающих своей провизией пассажиров, он разворачивал пакет с обрезками и жадно набрасывался на еду.

— Вечером, голодный и усталый, я ложился на свою узкую, жесткую кровать, стараясь скорее заснуть, — рассказывал Александр Иванович. — Теперь только во сне я бывал счастлив и радостен. Ко мне приходила мать — молодая и веселая, какой она была в дни моего детства. Она брала меня за руку, и мы шли по милым, знакомым улицам Москвы, блиставшим тем прекрасным сиянием, какое можно видеть только во сне.

Самые трудные экзамены прошли благополучно. Куприн был уверен, что так же хорошо сдаст и остальные, и он уже видел себя будущим «блестящим офицером Генерального штаба».

Но вот неожиданно его вызывают к начальнику Академии, который всего несколько дней назад присутствовал на экзамене. Довольный толковыми ответами подпоручика, он сказал ему даже несколько поощряющих слов. Поэтому приказание явиться к нему Куприна не встревожило. Но удивило расстроенное лицо начальника Академии, долго перебиравшего какие-то бумаги на своем письменном столе.

— она слегка дрожала в его руках, когда он читал Куприну приказ командующего Киевским военным округом генерала Драгомирова. В конце приказа объявлялось, что за оскорбление чинов полиции во время исполнения ими служебных обязанностей подпоручику 46-го пехотного Днепровского полка Куприну воспрещается поступление в Академию Генерального штаба сроком на пять лет.

Ни о чем, кроме экзаменов, Куприн не думал последние недели и совершенно забыл о том, что произошло на барже в Киеве. Мечты о «блестящей военной карьере» рушились. Верочка была навсегда потеряна.

— На другой день, — рассказывал мне Александр Иванович, — я продал револьвер, чтобы рассчитаться с хозяйкой квартиры, которой я задолжал за комнату, и купить билет до Киева, а там немедленно подать рапорт о моем уходе из полка и о зачислении в запас. Когда я садился в вагон, в моем кошельке оставалось несколько копеек.

Что пережил я и передумал, когда за мной захлопнулась дверь Академии, как с мыслью о самоубийстве я часами ходил по улицам Петербурга, я когда-нибудь напишу, — закончил Александр Иванович свой рассказ, — и, я надеюсь, напишу неплохо…

Примечания

[12]. Роман с Верочкой в «Поединок» включен не был. Свое отражение он нашел уже много лет спустя в повести Куприна «Юнкера», где слова опекуна Верочки автор приписывает юнкеру Александрову. (Прим. автора)

Вступительная статья
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
13 14 15 16 17 18 19 20
21 22 23 24 25 26 27 28
29 30 31 32 33 34 35 36
37 38 39 40 41
Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Указатель имен
Иллюстрации