Обиходное пение
В последние недели, начиная с того дня, когда пришло первое известие о кончине государыни Марии Федоровны, весь русский Париж явил великое и до глубины трогательное зрелище общей скорби и общего патриотизма, в котором объединилась вся эмиграция. Заупокойные литургии и панихиды служились почти без перерыва. Но, несомненно, самый тяжелый молитвенный труд достался на долю духовенства соборного храма на улице Дарю. Священнослужители совсем изнемогали, и не так от продолжительного стояния на ногах, как от духоты, тесноты и того высокого религиозного напряжения, которое в редких, необычайных случаях передается от пастыря к пастве и обратно, находя разрешение в слезах.
Но больше всего я дивился на регента Афонского и на его прекрасный церковный хор.
Ведь одни лишь слова "чина погребения мирских человек", если их просто читать по требнику, волнуют душу своей величавой покорной печалью. Когда же их поет стройный хор в церкви, в кадильном голубоватом ладанном курении, при трепете восковых тонких свечек, когда древний распев торжественно и скорбно оплакивает бренность человека и тщету всех земных утех – тогда не только слабо верующий православный христианин, но даже иноверец, даже иудей и мусульманин невольно почувствуют и поймут печальную участь, заповеданную всему человечеству. Земля есть, и в землю отыдеши.
вдохновения, но какой-то особенный, сокровенный слух всегда подскажет ему при первом выходе: с ним или не с ним публика. Тут какая-то непостижимая взаимная эманация. Я скажу и про писателей. Как бы ни был опытен и уверен в себе популярный писатель – последнее произведение непременно кажется ему слабым, бледнее всего, что он до сих пор написал. Отзывам критиков он давно уже не верит. "Все равно, – думает он, – надо воткнуть перо в дерево стола и вообще перестать писать". Но случайное доброе слово полузнакомого человека, чье-то милое письмо без подписи способны вмиг излечить его от слабодушия. "А может быть, еще попишем?.." Конечно, я говорю не о графоманах...
С утра до вечера пела панихиды капелла Афонского. Это был воистину молитвенный подвиг. Меццо-сопрано, например, перетрудила голосовые связки... Я был на панихидах трижды, в разные дни. И каждый раз меня поражало и умиляло панихидное пение соборного хора. Тут неуместно сказать слово "вдохновение". Вдохновение неразрывно связано с некоторой взвихренностью, декламацией, индивидуализмом, случайным творчеством. Церковное обиходное пение строго и сурово: тысячелетние мотивы, верность и точность как текста, так и голоса, спокойное проникновение в каждую мысль... Недаром же прошли в русском богослужении и канули в забвение оперно-фиоритурные творения Сарти и Вейделя вместе с сольными номерами (остался лишь монастырский канонарх), а обиход будет жить ещё тысячи лет.
Я не хотел быть голословным. Я проверял, разговаривая со знакомыми, мое впечатление – и все подтверждали его правдивость: за все эти страдные дни ни разу никто не мог отметить ни усталости, ни торопливости, ни небрежности в пении-молитве, воспеваемой послушными, слаженными, красивыми голосами. Сам я большой любитель церковного песнопения и в своё время восемь лет, будучи кадетом, простоял на правом клиросе. Однако не могу не сказать, что в Соборе св. Александра Невского трудно слушать пение капеллы. Он выстроен с какой-то ошибкой в акустике. В нем слышится что-то вроде очень близкого эха, вливающегося с малым опозданием в мелодию, и потому слушать ее в точности можно только в двух местах: внутри – близ самого хора, а снаружи – из тех отдушин, которые расположены около спуска в нижнюю церковь. Сама нижняя церковь хоть и мала, но звучит хорошо.
Настоящей церковной, идеальной капеллы мы здесь, в Париже, не слыхали, да боюсь, что никогда не услышим. Полный церковный хор должен состоять самое меньшее из восьми голосов, и притом исключительно мужских: первый дискант, второй дискант, альт, первый тенор, второй тенор, баритон, бас и октава. Далее он может доходить до сорока, даже хоть до восьмидесяти человек. Вспомним знаменитые капеллы: Сахарова и Юхова в Москве, Калишевского в Киеве, Придворную капеллу в Петербурге и почти все Митрополичьи хоры. Здесь, в Париже, мы не слыхали истинного восьмиголосого церковного пения, со включением нежных, прекрасно-тембрных мальчишеских голосов. Пели в церквах четверо Кедровых. Но этот замечательный, единственный в мире квартет – все-таки мужской четвероголосый хор. Не говорю о каком-то попе-расстриге, который затеял женско-мужской церковно-светский хор "Садко". "Садко" провалился и увял. Интереснее был давнишний хор Кибальчича. В нем было два достоинства. Опыт, знание и любовь к делу самого регента и солидные качества мужских голосов, особенно басов. Женский состав был собран с бору по сосенке. Женщины-певицы были не в меру индивидуальны, чувствительны, торопливы, скоро уставали или, наоборот, лезли из кожи вон, чтобы переиграть соперницу. Всем, даже наилучшим хорам, поющим без аккомпанемента, неизбежно свойственно детонировать. Но – увы! – в двуполом хоре мужчины и женщины детонируют инако. В конце концерта у Кибальчича получалась какофония, которую тяжело и жалко бывало слышать.
Хор Афонского довелось мне слушать в частном доме. У него тоже – мужчины и женщины. Но оттого ли, что хор его невелик, оттого ли, что в нем подобрались певцы и певицы с исключительным, абсолютным слухом, оттого ли, что все голоса как-то спелись, сроднились, взаимно уравновесились, или, наконец, потому, что общая дисциплина хора повелась от гипнотического влияния и энергии регента, – хор Афонского звучит в пении точно орган.
звучащем зале. Я хотел, чтобы его слушали не только я и русские друзья мои, но также англичане, американцы, немцы, голландцы и французы. Один из самых любимейших моих писателей И. Сургучев однажды сказал, что нашего восьмиголосого пения иностранцы не выдерживают: понимают, что это более чем прекрасно, но тайну красоты постигнуть никогда не смогут. Но и пусть! В России таких магических очарований было и будет – множество!
Я даже (сам для себя) предвижу программу будущего концерта: 1) Из чина погребения мирских человек; 2) Великопостное пение; 3) "Благослови душе моя" иеромонаха Феофана; 4) Из последования св. Пасхи. Правда, я одно бы рекомендовал г. Афонскому: поменьше странности в манере дирижирования. Это, конечно, дело темперамента, но он иногда как бы забывает, что хор его послушен каждому его взгляду, каждому намеку бровей.
(1928)
Примечания
Впервые — PB. 595.
…на регента Афонского и на его прекрасный церковный хор. — Афонский Николай Петрович (1892–1971) — регент русской православной церкви. В 1925 г. в Париже был назначен регентом в Кафедральный собор Св. Александра Невского и приступил к созданию парижского Митрополичьего хора (хор Афонского), которым руководил в течение двадцати двух лет, до переезда в США в 1947 г.
…остался лишь монастырский канонарх… — Канонарх (буквально старший над хором) — один из клира, начинающий пение тропарей канона; здесь и в значении сольного исполнения, оставшегося преимущественно в монастырях.
— Юхов Иван Иванович (1871–1943) — хоровой дирижер; в 1900-е годы организовал в Москве любительский хор, преобразованный в 1919 г. в 1-й Государственный хор (с 1925 г. — хор им. М. И. Глинки). Калишевский Яков Степанович (1856–1923) — украинский хоровой дирижер; с 1893 по 1923 г. — руководитель церковного хора в Киеве; в 1919 г. возглавил в Киеве хоровую капеллу им. Н. В. Лысенко. Придворная певческая капелла в Петербурге основана в 1713 г. Ее первоначальное ядро составили тридцать певчих, привезенных в Санкт-Петербург Петром I. С 1756 по 1793 г. капеллой управлял Марк Федорович Полторацкий; с 1796 (официально назначен с 1801 г.) по 1825 г. — Д. С. Бортнянский; пост директора капеллы в разное время занимали также Ф. П. Львов и М. И. Глинка. Из всех Митрополичьих (областных) хоров в эмиграции наибольшей известностью пользовался хор Н. П. Афонского.
Пели в церквах четверо Кедровых. — Имеется в виду сохранивший традиции православного литургического пения знаменитый квартет под управлением Николая Николаевича Кедрова (1871–1940) — выпускника Петербургской консерватории, руководителя хора дебютантов в Бесплатной школе Балакирева, артиста Московской Частной оперы, основателя квартета (1897); в квартете участвовали также его брат Константин Николаевич Кедров (вошел в квартет в 1913 г.) — певец; сын Николай Николаевич Кедров (младший) (ум. 1981) — выпускник Парижской русской консерватории им. С. Рахманинова, пианист (вошел в квартет в 1930-е годы); Н. Денисов — бывший тенор Мариинского театра. Квартет прекратил свою деятельность после Октябрьского переворота, воссоздан уже в эмиграции в 1920-е годы.
Не говорю о каком-то попе-расстриге, который затеял женско-мужской церковно-светский хор «Садко». — Имеется в виду И. Титов — руководитель хора «Садко».
Интереснее был давнишний хор Кибальчича. — Кибальчич В. Ф. — хормейстер, режиссер, актер, педагог.
Илья Дмитриевич (1881–1956) — прозаик, драматург, очеркист. С 1920 г. — в эмиграции.