О Горьком
В русской прессе круто и надолго заварился вопрос о том, какие ценности изымал Горький во время своей непосредственной близости к большевикам. Полагаю, по совести, что материальными благами он не злоупотреблял. Да и зачем ему было это делать, если его сочинения и пьесы вместе с доходами от книжек «Знания» составили ему и без того солидный капитал. Сокол — соколом и Буревестник — буревестником, а все-таки Алексей Максимович мужик хитрый, дальновидный, бережливый и расчетливый. Простота его подобна мордовскому лаптю, плетенному о восьми концах. И уж, конечно, денег своих он не стал бы держать ни в керенках, ни в военном займе, ни в советском пипифаксе. За это хаять человека нечего. Чем он хуже тех наших земляков, которые уже в конце 1916 года перевели свои капиталы в фунтах, долларах и франках за границу? Поэтому, думаю, слухи о его любостяжании — плод обычной выдумки тех людей, которые каждый ложный или злой шаг человека, стоящего на виду, склонны объяснять лишь денежным интересом. Вот за М. Ф. Андрееву я бы не поручился.
Есть, однако, кое-что другое, что Горькому не простится.
Однажды в нем заговорила совесть, зажглась на минутку хорошая русская душа (столь им обруганная, затоптана и заплеванная). Это случилось в середине 1917 года, не помню — в июне или июле. Смольный тогда сделал генеральный смотр своим силам, подробную репетицию будущего переворота, жестокую разведку в направлении: насколько обаранилось человеческое петербургское стадо и насколько прочна его охрана? Оказалось, что бараны находятся в полной спелой готовности идти на убой и на стрижку, что пастухи его глупы, неопытны и растерянны, а сторожевые собаки трусливы, беззубы и за кусок хлеба перебегут куда угодно.
огнем. Свирепый опыт прошел безнаказанно…
Горький был в этот чудовищный день на улице. На другой день, под свежим впечатлением, он описал виденные им сцены в такой яркой и сильной статье, какую ему еще не удавалось и уже никогда не удастся написать. Помню и теперь из его статьи грузовики, столь тесно унизанные штыками, что походили на огромных стальных ежей. Помню отдельных святых безумцев, которые голыми руками хватались за эту острую щетину и гибли. Помню, как Горький прятал пятилетнюю девочку за трамвайный столб… Статья была прекрасно закончена решительным отказом Горького идти дальше по одной дороге с большевиками, забрызганными невинной кровью. О, как мы полюбили его снова за эту горячую, искреннюю, правдивую минуту! Сказался-таки, наконец, вылез из балаганного «сверхчеловека» добрый русский человек!
Горький был не одинок. Одновременно с ним был свидетелем бессмысленного, мерзкого, предательского братоубийства и А. В. Луначарский. Но у того просто приключился нервный транс. Слабые нервы не выдержали вида крови. Теоретик побледнел и слинял. Луначарский тогда же напечатал свое известное письмо о выходе из партии, допускающей немотивированные убийства.
Однако припадок Луначарского так же быстро, как накатил на него, так и отошел. Несомненно, подействовали и отеческие внушения. Через день le beau Anatole[1] написал другое письмо, где публично признавался в том, что у него просто-напросто кишка тонка, что это было лишь первое испытание и в следующий раз он овладеет своими нервами и больше раскисать не будет.
Собрание. Урицкий контролировал избранников. Наконец матрос Железняк выгнал Чернова пинком под зад из Таврического дворца. Володарский и Зорин отдали под суд всю русскую литературу Горький — молчал. Убили Володарского. Наконец Канегиссер застрелил Урицкого. Горький все еще молчал. Но когда через день мрачная тень Урицкого возопила к отмщению, когда не только в Петербурге и Москве, но и во всех захолустных уездных ЧК руки палачей повисли плетьми от массовых убийств заложников — твердое сердце Горького не выдержало, дрогнуло и растопилось.
«Не могу молчать! — воскликнул он. — Пока враги большевизма были идейными врагами, я восстал против большевиков, проливших кровь. Но ныне, после того, когда эти враги убили Урицкого, я побеждаю в себе сентиментальность и целиком перехожу на сторону обиженных большевиков».
Какая гнусная фальшь! Канегиссер все, что сделал, сделал ОДИН. И куда же выше и чище (сравнительно) Луначарский со своим двойным припадком, чем Горький со своим хитрым, холодным лживым вывертом! Здесь-то Горький и изъял из обращения главные ценности: свою душу и свою славу.
Примечания
Впервые — РГ 12.
…круто и надолго заварился вопрос о том, какие ценности изымал Горький… — Сведения о приобретении Горьким в годы гражданской войны ценных коллекций антиквариата впервые были обнародованы в печати в дневнике З. Гиппиус, опубликованном в 1921 г. В конце 1923 г. М. Арцыбашев, начавший в газете «За свободу» яростную антигорьковскую кампанию, упомянув об этом факте, назвал Горького «уголовным преступником», что вызвало оживленную полемику в эмигрантской прессе, в ходе которой сама Гиппиус взяла свои обвинения назад.
Пипифакс — туалетная бумага.
— В 1918–1921 гг. М. Ф. Андреева занимала видные посты в органах управления культуры Петрограда. Сведения о ее финансовой нечистоплотности вызваны шумным скандалом и судом, разыгравшимися в 1905–1906 гг., когда выяснилось, что покончивший жизнь самоубийством миллионер Савва Морозов застраховал свою жизнь на 100 000 рублей и передал страховку не своей семье, а Андреевой. См. также статью «Товарищ Ядвига» и примеч. к ней.
Смольный тогда сделал генеральный смотр своим силам… — имеется в виду большевистское выступление в Петрограде 3–4 июля 1917 г., закончившееся разгромом большевиков и уходом Ленина в подполье.
…он описал виденные им сцены в… яркой и сильной статье… — Имеется в виду статья Горького «Несвоевременные мысли» (Новая жизнь. 1917. 14 (27) июля. № 14).
Луначарский тогда же напечатал свое известное письмо о выходе из партии… — Куприн ошибается. Письмо — о выходе не из партии, а из состава Совнаркома — Луначарский опубликовал не в июле, а в начале ноября 1917 г. Оно было вызвано сообщениями о разрушении Кремля артиллерийским огнем во время Московского вооруженного восстания. На следующий день Луначарский опубликовал новое письмо, где сообщал, что остается на посту (ср. у Куприна: «овладеет своими нервами и больше раскисать не будет»).
…Железняк выгнал Чернова пинком под зад из Таврического дворца. — Железняк (наст. фам. Железняков) Анатолий Григорьевич (1895–1919) — матрос, анархист. 5–6 января 1917 г. — начальник караула в Таврическом дворце, где проходило заседание Учредительного Собрания, по приказу Совнаркома объявил Собрание распущенным. Чернов Виктор Михайлович (1873–1952) — политический деятель, один из основателей и руководителей партии эсеров. В мае-августе 1917 г. — министр земледелия Временного правительства; в январе 1918 г. был избран председателем Учредительного Собрания. С 1920 г. — в эмиграции. В глазах демократически настроенной эмиграции и своих собственных являлся законным главой Российского государства.
— О Зорине см. примеч. к статье «Маски», о Володарском — примеч. к рассказу «Допрос». Оба они возглавляли организованный в 1918 г. в Петрограде «Революционный трибунал печати», выполнявший функции государственной цензуры.
…Канегиссер застрелил Урицкого. — Канегиссер (правильно Каннегисер) Леонид Иоакимович (1896–1918) — поэт. 30 августа 1918 г. застрелил председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого. Расстрелян.
…твердое сердце Горького не выдержало, дрогнуло и растопилось. — Горький перешел от конфронтации к тесному сотрудничеству с большевиками сразу же после покушения Ф. Каплан на Ленина, произошедшего в тот же день, что и убийство Урицкого, — 30 августа 1918 г.
(фр.).