Ландрю
Если допустить, что толпа родит своих героев, то, наоборот, по героям можно судить о толпе. Главного — вот уже десять лет неизменного — героя современной всемирной толпы можно назвать безошибочно: это — тот человек, которого мы ежедневно видим на экране синема и у которого револьвер с взведенным курком служит как бы неизбежным продолжением правой руки, ее естественным отростком. В каждой сильно драматической пьесе он появляется десять раз, и мы отлично помним его фигуру, все равно в роли разбойника или сыщика: полшага вперед, склоненное туловище, вытянутая шея и торчащее из правой руки, на высоте глаз, револьверное дуло. Мы знаем, какое огромное, но до сих пор еще мало учтенное влияние приобрел Великий Немой в нынешней общественной жизни. Кто попробует утверждать, что кинематографическая фильма не оказывает известного морального воздействия на характеры и нравы своей аудитории? Несомненно, и человек с револьверным наростом на руке имеет свое воспитательное значение.
Но бывают герои временные, преходящие. Слава их разрастается почти мгновенно, со скоростью беспроволочного телеграфа, токи которого облетают весь мир в продолжение нескольких минут. Продержавшись немного дней, она так же мгновенно сникает. Через месяц толпа уже не помнит имени героя. Но успехи мгновения поразительны. Чем мог бы исчислить свой реальный, ощутимый, публичный успех Эфиальт, сжегший храм Дианы Эфесской? Тысячами двадцатью, тридцатью негодующих голосов? Беззвучным шепотом сотни завистников?.. По нынешним сценическим условиям — совсем плохой сбор.
На трагическом фарсе Ландрю присутствовала, по крайней мере, стомиллионное публика — и какая! Монархи и углекопы, министры и профессиональные воры, великие писатели и проститутки, священники и шоферы… все, кто умеют читать, говорить или повторять вслух чужие мысли…
решительным «да» на все восемьдесят два — кроме, кажется, одного — вопроса, поставленных судьями о виновности Ландрю, дали суду полное основание вынести смертный приговор. И тут же всем составом они решили ходатайствовать о помиловании преступника.
Говорят, что к этому их побудило то двойственное положение, в котором они очутились. С одной стороны — непоколебимое внутреннее убеждение в том, что Ландрю убивал; с другой стороны — почти полное отсутствие прямых непосредственных улик. Таков, вероятно, и был основной мотив этого странного ходатайства. Но мысли и чувства, движущие поступками каждого человека, так сложны и многообразны в каждый момент его жизни, что некоторые из них почти ускользают от контроля его сознания. И вот мне почему-то хочется думать, что на решение версальского жюри незримо, тайно, незаметно для самих присяжных повлиял один весьма отдаленный и тонкий мотив: не промелькнуло ли в их сердцах мимолетной, тотчас же забытой тенью такое ощущение, точно они только что вынесли косвенный приговор всему современному человечеству? Что они — скромное меньшинство, осудившее подавляющее вселенское большинство?
Я внимательно следил за этим процессом, но еще внимательнее прислушивался к газетным и устным толкам вокруг него и должен сказать, что всемирный зрительный зал меня испугал и поразил гораздо больше, чем сам артист. Настоящего ужаса, содрогания, омерзения перед тем, что такое преступление возможно, я почти не встретил. Всего лишь один знакомый сказал мне: «Нет, извините, я ни за что не поверю, чтобы человек мог пасть до такой холодной, звериной преступности». Конечно, всякий догадается, что это был голос русского интеллигента: во-первых — сентиментальность и жалость к преступнику, во-вторых — эта вечная вера в человека, в-третьих — пышность фразы. Спрашивается: когда же зверь бывает преступником, да еще холодным? И затем: куда же зверю угнаться в жестокости даже за самым средним человеком?
помощи газетного объявления, познакомиться, уговорить, обольстить, заманить в Гамбе, убить, разрезать на куски, сжечь каждый кусок дотла, закопать кости, вымыть, выскрести, словом, совершенно скрыть все следы преступления — это уже чертовски трудно для одного раза чудовищно хлопотливо и долго… Но повторить эту процедуру во второй, пятый, двенадцатый раз!..
И тут-то выступает третье, самое распространенное, обыденное мнение:
— Но позвольте. Он выгадывал самые пустяки, какое-то тряпье, старую мебель, жалкие две тысячи франков. Невероятно!..
Людям свойственно многое говорить необдуманно, и, конечно, люди — лучше своих слов, но все-таки вышеприведенные, столь практические соображения влекут за собой вопросы.
— Ну, а что убийство каждой из этих двенадцати жертв было так же легко технически сделать, как обрезать кончик сигары гильотиной-брелоком? А что если бы барыш с каждой головы выражался в круглой сумме не в тысячу, а в сто тысяч франков? Интересно знать — при такой постановке вопроса, — сколько человек из стомиллионного зрительного зала сказали бы: «Гм… Это — дело совсем другого рода. Об этом стоит подумать…»
А что над такими «если бы» действительно работали человеческие головы, явствует из некоторых публичных дилетантских пояснений к преступлению Ландрю. Кто-то проводил мысль, что все жертвы Ландрю — живы и здоровы, только Ландрю, прежде чем обобрать их, подверг их глубокому гипнозу, во время которого приказал им забыть не только свои фамилии, но и его личность. Так отпадает черная работа. Другой дилетант следственного розыска объяснил всю запутанность дела Ландрю тем, что он служил агентом германского шпионажа, а дамы помогали ему — известно, что такие услуги оплачиваются щедро.
Отчего же не сделать самого прямого, самого бесхитростного предположения, что Ландрю просто-на-просто вел будничное коммерческое предприятие, вроде мелочной лавочки, страховки выигрышных билетов, букмекерской конторы и т. п. с ежедневным дневником, бухгалтерскими записями, с аккуратным сведением баланса. И без всяких ощущений неловкости в том сомнительном и условном месте, которое называется совестью.
Против такого предположения есть лишь одно «но»… Человеческое мясо и человеческая кровь…
Но разве человеческая кровь и человеческое мясо имеют какую-нибудь заповедную, запретную, священную ценность в войнах, революциях, международной политике и биржевой игре? Государственная, капиталистическая и социалистическая мудрость достаточно откровенно и цинично высказывались в этом смысле устами своих избранных людей прошлого и нынешнего века. Последняя война с особенно жестокой убедительностью показала, что жизнь отдельного человека — самый последний пустяк на свете. Чем больше людей убито у одной из воюющих стран, тем шире торговля, рынок и обеспечение сбыть товары-у другой. Разве это — не прилавок Ландрю и не его домашняя кухонька, только чуть-чуть в увеличенном размере?
Ужасная планетная война с всеобщим напряжением и с результатами, недоступными для охвата человеческой мыслью, потребовала для себя все накопленные человечеством вещи, материалы, запасы. Скажите, кто не спекулировал во время войны? Партия меди, кожи, серы, спирта, хлопка, шерсти, хлеба, мяса, соды, кокаина, йода, словом, всего, что имеется в энциклопедических и технических словарях, прежде чем попасть на фронт, в обоз или госпиталь для своего прямого назначения, переходила сквозь десятки рук, увеличиваясь при каждой передаче на тысячу процентов стоимости. Скажите, разве здесь государство — и не чужое, а свое — не обращалось для тысяч спекулянтов в мелочную лавочку? И разве чувствующим объектом этой торговлишки не был солдат с его молодым телом и прекрасной, горячей кровью?
Чем же Ландрю в своем аккуратном и заботливом маленьком хозяйстве хуже нынешних скороспелых миллионеров, создавших свое благосостояние на спекуляциях около войны, этих нуворишей и триумфаторов, нынешних обладателей трехсотсильных автомобилей, собственных театров, яхт, вилл и бриллиантовых содержанок? Никто не сомневается в том, что все они-Ландрю, дельцы без предрассудков. Ландрю — лишь виноватый во всем стрелочник. Судьба не дала ему возможности повести дело в широком масштабе.
В начале 1900-х годов мне как-то приходилось разговаривать с Чеховым. Он, между прочим, высказал мысль, что многие ошибаются, приписывая человечеству постепенное нравственное падение. Обратите внимание, говорил он, что все более и более редкими становятся преступления вроде убийства, насилия и воровства между людьми интеллигентных профессий: докторами, инженерами, адвокатами, учителями… Следовательно, человеческое образование содействует прогрессу в нравственном смысле.
Мы видим нечто обратное: современный культурный человек излечился от преступлений по страсти и аффекту, он стал сдержаннее, но зато он совершенно освободился от глупых предрассудков и категорических императивов. Ушли заплесневелые понятия — честь, совесть и Бог, семья уже рассматривается как практическое удобство, как нора, куда таскают богатства, или как суррогат эгоистического бессмертия. Под сильным сомнением — Родина. Все высокие слова обветшали. Всякое дело ценится не по средствам, а по результатам. Убийца и вор, преступление которых несомненно, однако публично не доказано, могут рассчитывать на безупречный комфорт и уважение современников при жизни, на почет потомства и на публичный памятник после смерти.
— людоедство, матриархат, полиандрия и полигамия и т. д. Если бы большинство человечества состояло из Ландрю и если бы это большинство сумело утвердить свои мнения как обязательные для большинства, то Ландрю, несомненно, был бы оправдан даже в случае доказанности его преступлений. Но и теперь он вряд ли будет казнен: он слишком многим кажется неудавшимся сверхчеловеком.
Примечания
Впервые — Последние известия (Ревель). 1922. 4 января. № 3.
Публикацию статьи Куприна редакция газеты «Последние известия» предварила следующими словами: «Настоящая статья предоставлена в распоряжение редакции „Последних известий“ парижским отделением агентства „Русспрес“, предложившим Александру Ивановичу Куприну поделиться с читателями мыслями по поводу процесса Ландрю». — Имеется в виду знаменитый судебный процесс над Анри Ландрю, открывшийся 7 ноября 1921 г. и захвативший на месяц внимание всей общественности Франции. Преступник, на основании найденных у него на вилле в Гамбо записных книжек и своеобразного дневникового «досье», обвинялся в зверском убийстве (расчленении тел и сожжении их в печи) более ста женщин. Было установлено, что Ландрю, выдавая себя за инженера, заводил знакомства с женщинами из мелкобуржуазной среды якобы с целью женитьбы, добивался согласия жертв и брал на себя заботу о ведении их коммерческих дел. После посещения виллы в Гамбо женщины таинственно исчезали. На протяжении всего процесса находившийся до этого три года в тюрьме Ландрю полностью отрицал свою вину, ссылаясь на то, что может предоставить адреса исчезнувших женщин. Некоторые из упомянутых в «досье» действительно оказались живы, но после свидетельства профессора антропологического института Антоли, что найденные близ виллы в Гамбо кости являются останками 256 людей, суд 1 декабря 1921 г. вынес Ландрю смертный приговор.
…Эфиальт, сжегший храм Дианы Эфесской? — Куприн ошибается. Храм Дианы Эфесской сжег в 356 г. до н. э. не Эфиальт (афинский политический деятель середины V в. до н. э.), а Герострат.