Кусочек правды

Кусочек правды

Ну, вот приехал в Париж русский инженер. Приехал один. Жена осталась «там». С апреля этого года опять вошла в силу система заложничества. Инженера я знаю с 1896 года, с тех времен, когда он был летним студентом-практикантом при строящемся Волынцевском сталелитейном заводе, а я там же заведовал учетом столярной и кузнечной мастерских.

Разница в нашем возрасте была лет в пять-шесть. Но она нам не мешала купаться в реке Маныче, и ловить в ней ночью, на свет фонаря раков, и на ее сонном берегу голыми бороться по правилам римско-французской борьбы.

Мне, по делам моей службы, приходилось видеть его чертежи. Только инженер-чертежник и художник-гравер знают и понимают в полности изящество и верность линии. Мой инженер обладал этим искусством совершенно. Но ему однажды довелось изумить таких авторитетных специалистов, как Енакиев, Подгоецкий, Малишевский и Сущов, и заслужить их нелицемерное, профессиональное восхищение. Сложенная из бельгийского доломитового кирпича, выработанного по специальным лекалам, доменная печь (первая из четырех) отказалась действовать, как ее ни разжигали. Мой инженер первый догадался о том, что расчет топки был выведен на английском кардиффе, а не донецком легкопламенном антраците. Он посоветовал прибавить к флюсу (засыпке) двадцать пять процентов извести, и домна пошла полным ходом. Но еще ценнее было его публичное признание в том, что не он сам додумался до разрешения трудной задачи, а его надоумил рабочий, старший мастер при доменных печах.

О, конечно, я с горечью увидел на его милом незнакомо-знакомом лице те беспощадные борозды, которые проводит неотвратимое время. Да и он, поглядев на меня, склонил набок голову и меланхолически посвистел… Конечно, он вздрагивал и быстро застегивался каждый раз, когда звонил телефон или рявкал на улице автомобиль. Условные рефлексы, черт бы побрал! Конечно, он говорил о том, что готовый костюм, им купленный где-то на Монмартре, стоил всего сто тридцать франков («изумительно дешево!»), в то время как «у нас» такой костюм стоит целых семьсот рублей.

Кстати, я узнал от него, что он, выдающийся из инженеров, получает в месяц всего шестьдесят пять рублей. Совсем без злобы (это я подчеркиваю) он рассказал мне, что Зиновьев получает за каждую свою брошюру, выпускаемую в количестве около двухсот тысяч экземпляров, по сорок тысяч рублей. Брошюр этих никто не читает: частные торговцы и кооператоры завертывают в них колбасу, селедку и гвозди…

Он спросил меня: как учитывает эмиграция Пешехонова, Кускову и К°?

Я ответил искренно:

— Как сказать? В порядке дискуссии. Но мы все-таки удивляемся: почему их за почетные услуги не приглашают туда?

— Представьте себе, этот вопрос я задавал, при удобных случаях, многим олимпийцам. И всегда ответ бывал одинаков: «На кой черт нам они? Пустое место, лишняя болтовня и лишние рты. А там, сидя в Европе, они все-таки помогают, хотя и невинным, старческим, ».

И я подумал, слушая его едкие слова: «Ах, как убедительна пощечина!..»

Примечания

PB. 1926. 24 октября. № 348.