Крылатая душа
В нем было нечто, напоминавшее какую-то дикую и гордую перелетную птицу: маленькая, круглая сзади, голова на высокой шее, длинный прямой нос, круглый глаз со сторожким боковым зрением, неторопливые движения.
Так же, как птица, любил он простор и свободу, любил не метафорически, не теоретически, а любовью духа. Его радостью были далекие пути. Я не знаю всей его жизни, но мне хорошо известно, что бывал он в Африке, где от негуса абиссинского получил милостивые и совсем не нужные ему разрешения: охотиться на слонов и добывать золото в пределах абиссинских владений. Бывал он также на Крайнем Севере, на Вайгаче и на Новой Земле, в очарованных странах полугодовой ночи, безмолвия и северных сияний. Зимою 1919 года я встречал его на петербургских улицах в длинном лапландском малахае из оленей-выпоротков, шитом по краям и по рукавам мелким цветным бисером. Высокий с медлительной важной походкой, с серьезным лицом — он сам был похож на стройного, сурового экзотического жреца.
И жил он всегда в замкнутом одиночестве, как свободолюбивая, большая птица, не признающая стаи, вьющая свое гнездо в недоступных местах. О нем лично мало знали и говорили. Кому, например, было известно, что всю великую войну Гумилев прослужил в Сумском кавалерийском полку? Я только раз услышал об этом от него, когда пришлось к слову. Он лишь коротко установил факт и не обронил ни одной подробности. Совсем недавно я: узнал, что за свою выдающуюся храбрость Гумилев был награжден Георгием трех степеней. Не сомневаюсь, что храбрость эта была сдержанна, холодна и молчалива.
Мало того, что он добровольно пошел на современную войну, — он — один он! — умел ее поэтизировать.
всегда готов был заплатить собственной жизнью.
Он писал стихи, насыщенные терпкой прелестью, обвеянные ароматами высоких гор, жарких пустынь, дальних морей и редких цветов, прекрасные, полнозвучные, упругие стихи, в которых краткая и емкая форма вмещает гораздо больше, чем сказано. Странствующий рыцарь, аристократический бродяга-он был влюблен во все эпохи страны, профессии и положения, где человеческая душа расцветает в дерзкой героической красоте. Когда читаешь его стихи, то думаешь, что они писались с блестящими глазами, с холодом в волосах и с гордой и нежной улыбкой на устах. А потом их равнодушно отдали в печать и высокомерным молчанием встретили чужое навязчивое суждение. Единственная награда заключена была в самом трепете творчества.
Как мог Гумилев — один из самых независимых, изящных, вольных и гордых людей, каких только приходилось встречать и можно вообразить, — как мог он выносить всю нищенскую тоску, арестантскую узость, подлейшую, унизительнейшую зависимость днем и ночью от любого вздорного случая и любого упившегося властью скота? Что перетерпела его крылатая душа в эти черные дни, обратившие великую страну в сплошной вонючий застенок?
Никогда, ни в каком заговоре он участвовать не мог. Заговор — это стая. В обезумевшей, голодной, холодной России, заведенной за пределы того, что может стерпеть человек, заговор из пяти людей уже не заговор а провал и катастрофа. А у Гумилева был холодный скептический и проницательный ум. Я не думаю также, чтобы он удостоил допросчиков каких-нибудь разъяснений по поводу своего политического символа веры.
— всего лишь один, быстрый, как молния, пронзительный взгляд, но в нем палач мгновенно прочтет: и то, как он микроскопически мал, гадок, глуп, грязен и труслив в сравнении со спокойно стоящей перед ним жертвой, и то… что эта бесконечная разница пребудет во веки веков… И тогда конец. Тогда неизбежна смерть избраннику — тому, кого сам Бог отметил при рождении прикосновением своего перста на возвышенную жизнь и ужасную кончину.
Но вот вопрос: где же был Горький, когда Гумилев томился на Гороховой, № 2, в одиноком молчании ожидая своей участи? Мы что-то не слыхали о Горьком в связи с расстрелом Гумилева. Или, может быть, на одном из заседаний «Всемирной литературы», где автор «Челкаша» так часто клал ноги на стол и плевал через губу, может быть, и сам Горький поймал на себе этот случайный, рассеянный взгляд в тот самый момент, когда Гумилев кристаллизировал в своем сознании художественный образ Горького в подштанниках и туфлях?
Это бывает. Невидимые стальные нити протягиваются иногда от глаз к глазам, и по ним пробегают, как искры, страшные мысли, не нуждающиеся в словесной форме.
Примечания
Впервые — ОД. 450.
Очерк посвящен поэту Николаю Степановичу Гумилеву (1886–1921), расстрелянному 23 августа 1921 г. по приговору Петроградской ЧК. Куприн, весьма далекий по своим литературным вкусам от кругов петербургских модернистов, в которых вращался Гумилев, был, тем не менее, поклонником его таланта — см. воспоминания Дона Аминадо «Поезд на третьем пути» (М., 1993). Лично они познакомились, скорее всего, в годы гражданской войны, в период совместного сотрудничества в издательстве «Всемирная литература», членом коллегии которого был Гумилев. Об участии Гумилева в Таганцевском заговоре (так называемое дело «Петроградской боевой организации»), которое Куприн отрицает, см. в кн.: Лукницкая В. Николай Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Л., 1990. С. 270–295 (полная публикация следственного дела), а также: Тименчик Р. По делу № 214244 //Даугава. 1990. № 8; Перченок Ф., Зубарев Д. На полпути от полуправд // In memoriam. M., 1995.
…Гумилев был награжден Георгием трех степеней. — Куприн ошибается. Н. С. Гумилев был награжден двумя, а не тремя Георгиевскими крестами: 4-й степени, № 134060 от 24 декабря 1914 г., и 3-й степени, № 108868 от 5 января 1915 г. Эти события отражены Гумилевым в стихотворении «Память» (1921): «Но Святой Георгий тронул дважды // ».
…где же был Горький, когда Гумилев томился на Гороховой, № 2… — В следственном деле Гумилева хранится ходатайство за него, подписанное группой петроградских литераторов, включая и Горького.
…на одном из заседаний «Всемирной литературы»… — Гумилев принимал активное участие в деятельности издательства «Всемирная литература» в качестве переводчика.