Глава XX
Полонез
- Полонез, господа, приглашайте ваших дам,- высоким тенором восклицал длинный гибкий адъютант, быстро скользя по паркету и нежно позванивая шпорами.- Полонез! Дамы и господа потрудитесь становиться парами.
Александров спустился по ступеням и стал между колоннами. Теперь его красавица с каштаново-золотистой короной волос стояла выше его и, слегка опустив голову и ресницы, глядела на него с легкой улыбкой, точно ожидая его приглашения.
- Позвольте просить вас на полонез,- сказал юнкер с поклоном.
Ее улыбка стала еще милее.
- Благодарю, с удовольствием.
Она сверху вниз протянула ему маленькую ручку, туго обтянутую тонкой лайковой перчаткой, и сошла на паркет зала со свободной грацией. «Точно принцесса крови»,- подумал Александров, только недавно прочитавший «Королеву Марго». Под руку они подошли к строющемуся полонезу и заняли очередь. За ними поспешно устанавливались другие пары.
- Я видела, как вы делали реверанс нашей славной maman,- сказал девушка.- У вас вышло очень изящно. Я сама знаю, как это трудно, когда ты одна, а на тебя со всех сторон смотрят.
- А в особенности насмешливые глаза хорошеньких барышень,- подхватил Александров.
- Признайтесь, вы сильно волновались?
- Скажу вам по секрету - ужасно! Руки, ноги точно связаны, и одна только мысль: не убежать ли, пока не поздно. Но я перехитрил самого себя, я вообразил, что я - это не я, а наш танцмейстер Петр Алексеевич Ермолов. И тогда стало вдруг удобно.
Она весело засмеялась.
- И у нас тоже Ермолов. Он, кажется, везде. Но как я вас хорошо понимаю. Я тоже умею так передразнивать. Я иногда пригляжусь внимательно к чьей-нибудь походке: подруги, или классной дамы, или учителя, и постараюсь пройтись совсем-совсем точно они. И тогда мне вдруг кажется, что я как будто стала не собой, а этим человеком. Точно я за него и вижу, и слышу, и думаю, и чувствую. И характер его для меня весь открыт...
Но посмотрите, посмотрите вперед.- Она слегка пожала пальчиками его согнутую руку.- Видите, кто в первой паре?
В головной паре стояли, ожидая начала танца, директриса и граф
Олсуфьев в темно-зеленом мундире (теперь на близком расстоянии
Александров лучше различил цвета) и малиновых рейтузах. Стоя, начальница была еще выше, полнее и величественнее. Ее кавалер не достигал ей головой до плеча. Его худенькая фигура с заметно согбенной спиной, с осевшими тонкими ножками казалась еще более жалкой рядом с его чересчур представительной парой, похожей на столичный монумент.
- Боюсь, смешной у них выйдет полонез,- сказал с непритворным сожалением Александров.
Гораздо смешнее видеть молодых людей, плохо танцующих.
Высокий адъютант закинул назад голову, поднял руку вверх к музыкантам и нараспев прокричал:
- Прошу! Полонез!
Дама юнкера Александрова немного отодвинулась от него; протянула ему на уровне своего плеча красиво изогнутую, обнаженную и еще полудетскую руку. Он с легким склонением головы принял ее, едва касаясь пальцами кончиков ее тоненьких пальцев.
Сверху, с хор, раздались вдруг громкие, торжественные и весело-гордые звуки польского вальса. Жестковатый холодок побежал по волосам и по спине Александрова.
- Это - Глинка,- сказал шепотом Александров.
- Да,- ответила она так же тихо.- Из «Жизни за царя». Превосходно, я обожаю эту оперу.
Александров, не перестававший глядеть вперед, туда, где полукругом загибала вереница полонеза, вдруг пришел в волнение и едва-едва не обмолвился, по дурной школьной привычке, черным словом.
- Ч...- но он быстро сдержался на разлете.- Нет, вы полюбуйтесь, полюбуйтесь только, граф-то ваш и начальница. Охотно беру свои слова обратно.
И в самом деле, стоило полюбоваться этой парой. Выждав четыре первых такта, они начали полонез с тонкой ритмичностью, с большим достоинством и с милой старинной грацией. Совсем ничего не было в них ни смешного, ни причудливого. Директриса несла свое большое полное тело с необыкновенной легкостью, с пленительно-изящной простотой, точно коронованная особа, ласковая хозяйка пышного дворца, окруженная юными, прелестными фрейлинами. Все ее движения были уверенны и женственны: наклоняла ли она голову к своему кавалеру, или делала направо и налево, светло улыбаясь, тихие приветливые поклоны.
И граф Олсуфьев вовсе уже не был стар и хил. Бодрая героическая музыка выправила его спину и сделала гибкими и послушными его ноги. Да!
Теперь он был лихой гусар прежних золотых, легендарных времен, гусар- дуэлист и кутила, дважды разжалованный в солдаты за дела чести, коренной гусар, приятель Бурцева или Дениса Давыдова.
Недели прошли в тяжелом походе и в дьявольских атаках, и вот вдруг бал в Вильно, по случаю приезда государя. Только что слезши с коня, едва успев переодеться и надушиться, он уже готов танцевать всю ночь напролет, хотя весь и разбит долгой верховой ездой. Как великолепны взоры, которые
Олсуфьев бросает на свою очаровательную даму!.. Тут и гусарская неотразимая победоносность, и рыцарское преклонение перед женщиной, для которой он готов на любую глупость, вплоть до смерти, и игривое лукавство, и каскады преувеличенных комплиментов, и жестокая гибель всем его соперникам, и легкомысленное обещание любви до гробовой доски или по крайней мере на сутки.
- Как они оба хороши,- говорит восхищенно Александров,- не правда ли, это какое-то чудо?
- Ну что же, я очень рада, что вы сначала ошиблись.
В это время музыка как раз возвращается к первым тактам полонеза.
Александров знает твердо слова, которые здесь поет хор, которые и он сам когда-то пел. Слегка наклонившись к красавице, он,- правда, не поет,- но выговаривает речитативом:
Вчера был бой,
Сегодня бал,
Вот оно, беззаботное веселье между двумя смертями.
- Нам начинать,- говорит его дама. Они выжидают, когда предыдущая пара не отойдет на несколько шагов, и тогда одновременно начинают этот волшебный старинный танец, чувствуя теперь, что каждый шаг, каждое движение, каждый поворот головы, каждая мысль связана у них одними и теми же невидимыми нитями.
бы этой радости лишиться и никогда ее не узнать.
- Может быть, вам это только так кажется? Какая случайность?
- Я вам скажу откровенно. Сегодня я поехал на бал не по своей воле, а по распоряжению начальства.
- Ах, бедный, как я вас жалею!
- Ну да, по наряду. Я стал отговариваться. Я выдумывал всякие предлоги, чтобы не поехать, но ничего не помогло.
- Потому что я еще третьего дня обещал знакомым барышням, что поеду с ними на елку в Благородное собрание.
- Воображаю, как они теперь на вас сердятся. Вы низко упали в их глазах. Такие измены никогда не прощаются. И воображаю, как вы должны скучать с нами, невольными виновницами вашей ужасной погибели.
- О нет, нет, нет! Я благословляю судьбу и настойчивость моего ротного командира. Никогда в жизни я не был и не буду до такой степени на верху блаженства, как сию минуту, как сейчас, когда я иду в полонезе рука об руку с вами, слышу эту прелестную музыку и чувствую...
- Нет, нет,- смеясь, перебивает его она.- Только, пожалуйста, не о чувствах. Это запрещено.
- Тем более, тем более. Танцуйте старательнее и не болтайте пустяков.
Она обмахивается веером. Она - девочка - кокетничает с юнкером совсем как взрослая записная львица. Серьезные, почти строгие, гримаски она переплетает улыбками, и каждая из них по-разному выразительна. Ее верхняя губа вырезана в чудесной форме туго натянутого лука, и там, где этот рисунок кончается с обеих сторон у щек, там чуть заметные ямочки. «Точно природа закончила изящный, неповторимый чертеж и поставила точки в знак того, что труд ее - совершенство».
Так думает Александров, но полонез уже кончается. Александров доводит под руку свою даму до указанного ею места и низко ей кланяется.
- Могу ли я просить вас на вальс.
- И на первую кадриль.
- По-вашему, это не слишком много?
- Нет, это невозможно. Но она благодарит улыбкой.