Волков А.А.: Творчество А. И. Куприна
Глава 1. Ранний период.
Страница 2

О тяжелой доле рабочего при капитализме Куприн рассказал в очерке «Юзовский завод». И чем дальше, тем больше растет в писателе возмущение против жестокой эксплуатации трудящихся. В очерке «В недрах земли» он пишет: «Молча, сосредоточенно, со стиснутыми зубами вбивал он (шахтер Грек — А. В.) кайло в крупный, звенящий уголь. Временами он как будто забывался. Все исчезало из его глаз: и жидкая лава, и тусклый блеск угольных изломов... Мозг точно засыпал мгновениями... Отбивая над своей головой пласт за пластом. Грек почти бессознательно передвигался на спине все выше и выше...» А вот описание нечеловеческого труда шахтера у Серафимовича: «Шагах в трех от меня рабочий врубался в каменноугольную массу, отделяя ее от пола. Он лежал на левом боку и частью на спине и, держась обеими руками за длинную рукоять особенно удлиненного топора, с усилием взмахивал им над самым полом, болезненно содрогаясь всем телом от крайне неловкого положения и усилий попадать в одно и то же место; голова тянулась за ударами, и ноги судорожно подергивались, шурша по мокрому полу мелким углем. И каждый раз, как кайло глубоко и с силой врубалось снизу в узкую расщелину, отделяя угольный пласт от каменного пола, брызги осколков с шумом вырывались оттуда, с ног до головы обдавая забойщика».<18>

беспросветной жизнью. Оба пишут о трагической судьбе малолетних, втянутых в колесо жесточайшей эксплуатации («В недрах земли» Куприна и «Маленький шахтер» Серафимовича). Оба писателя стремятся вместе с тем выявить все доброе, сильное, талантливое в характере русского трудового человека — все то, что уродуется, искажается эксплуататорским строем. Так, в очерке Куприна «В недрах земли» нарисован мальчуган Васька Ломакин, спасающий жизнь шахтера Ваньки Грека. Юный шахтер и спасенный им рабочий на всю жизнь связаны «крепкими и нежными узами».

Известное сходство очерков двух художников, вообще-то столь непохожих друг на друга по творческой манере и эстетическим принципам, их единодушный протест против подневольного труда весьма характерны для эпохи подъема освободительного движения. Но в произведениях Серафимовича все сильнее звучали революционные мотивы, все отчетливее выступала идея двух антагонистических лагерей и неизбежности решительной схватки между ними (рассказ «Капля»).

Другим путем шел Куприн. Идея социалистической революции казалась ему неосуществимой, утопической, а поэтому пролетариат не показан в его произведениях как основная движущая сила исторического процесса, как авангард освободительной борьбы народа. Оставаясь в рамках критического реализма, Куприн в поисках правды обращался к людям, которые, с негодованием отвергая мерзости буржуазного общества, чувствовали себя несчастными и лишними в жизни или оказывались выброшенными за пределы общества. Немудрено, что герои Куприна были обречены на горчайшую неудачу и гибель: их протест был стихийным и пассивным, оторванным от движения широких масс.

* * * * *

Художник многообразного жизненного опыта, Куприн особенно глубоко изучил армейскую среду, в которой провел четырнадцать лет. Теме царской армии писатель посвятил много творческого труда; именно с разработкой этой темы в значительной степени связаны индивидуальная окраска его таланта, то новое, чтовнесено им в русскую литературу.

— Чехов и Горький. Но Куприным впервые с таким художественным мастерством и так детально показана офицерская, по своей сущности мещанская, среда.

В этом мирке особенности бытия российского мещанства выступали в концентрированном виде. Ни в каких других слоях мещанской Руси не было, пожалуй, столь кричащего противоречия между духовной нищетой и надутым кастовым высокомерием людей, мнящих себя «солью земли». И, что очень важно, вряд ли где-нибудь существовала такая пропасть между интеллигентами и людьми из народа. И нужно было очень хорошо знать все закоулки армейской жизни, побывать во всех кругах ада царской казармы, чтобы создать широкое и достоверное изображение царской армии.

Уже в «Дознании» (1894), первом истинно реалистическом произведении Куприна, очень характерном для его художественной манеры, как бы предваряющем дальнейшее развитие его поэтической индивидуальности, мы знакомимся с излюбленным героем Куприна. Образ этого героя — одинокого правдоискателя, человека, оглянувшегося «окрест себя» и содрогнувшегося перед злом жизни, как правило, находится на скрещении всех сюжетных линий, он средоточие всех идей, с него начинается экспозиция, его переживаниями, иногда его гибелью заканчивается повествование.

Молодой офицер Козловский, производящий дознание о краже рядовым Мухаметом Байгузиным у солдата Венедикта Есипаки пары голенищ и тридцати семи копеек, недавно поступил в полк. Он человек, мало подходящий для порученной ему роли следователя. Его нравственное чувство вступает в противоречие с предписанным ему казенным «мышлением», и на этой почве возникает сложная гамма переживаний, колебании и мучений совести.

В образе татарина Мухамета Байгузина есть нечто от чеховского «злоумышленника». Чеховский мужичок в пестрядинной рубашке, согбенный жизнью и дремуче невежественный, не сознавал, что, отвинчивая гайки рельсов, он может вызвать крушение поезда. Кража голенищ татарином Байгузиным нечревата такими последствиями, но поступки мужика и татарина порождены общими для них условиями жизни.

дознание и выявить виновника кражи. Ему удается вызвать признание у забитого, измученного казармой тщедушного татарина,— это произошло после того, как подпоручик обратился к сыновним чувствам «преступника». Но тут же Козловский, у которого тоже где-то далеко живет старушка мать, ощущает возникновение внутренней «тонкой и нежной связи» смолчаливым татарином.

Именно в смутном осознании Козловским этой внутренней общности заключается идейный пафос рассказа. Куприн ставит вопрос о духовных связях народа и интеллигенции, о позиции, которую интеллигент обязан занять, когда на него возлагают роль подручного угнетателей.

Едва добившись признания от Байгузина, Козловский уже сожалеет об этом. Он чувствует личную ответственность за то, что произойдет с татарином. Он тщетно пытается добиться смягчения наказания. Предстоящая жестокая и унизительная порка солдата не дает ему покоя. Когда в приговоре упоминают его фамилию, Козловскому кажется, что все с осуждением смотрят на него. А после порки его глаза встречаются с глазами Байгузина, и он вновь чувствует какую-то странную душевную связь, возникшую между ними солдатом.

Герои Куприна не могут принять на себя роль пособников угнетателей. Ограниченность их социальных убеждений не позволяет им бороться плечом к плечу с народом, против порядка, отнимающего у байгузиных человеческое достоинство, уродующего их душу. Но и выступать против народа герои Куприна не могут, ибо чувствуют, что правда на стороне народа.

В завершающих строках раскрывается противоречие между нравственными запросами передового интеллигента и его ослабленной волей, неспособностью к действию, противоречие, которое приводит к идейному тупику. Интеллигент Куприна способен лишь к минутной и яростной вспышке энергии, а затем — духовная прострация, обычная после резкого нервного подъема.

выпаривать в уксусе.

«У Козловского вдруг что-то зашумело в голове, а перед глазами поплыл красный туман. Он заступил дорогу рыжему офицеру и с дрожью в голосе, чувствуя себя в эту минуту смешным и еще более раздражаясь от такого сознания, закричал визгливо:

— Вы уже сказали раз эту гадость и... и... не трудитесь повторять... Все, что вы говорите, бесчеловечно и гнусно!..»

Казалось бы, этот взрыв негодования приведет к каким-то очень широким выводам и практическим действиям. Но все разрешается истерикой, которой сам Козловский жестоко, до боли стыдится.

В рассказе выступает ряд персонажей, типичных для царской казармы. Очень живописен образ фельдфебеля Тараса Гавриловича Остапчука. Он выходец из мещанской среды, которая поставляла усердных слуг «престолу» и полиции. В образе Остапчука воплощены черты унтер-офицеров, являющихся своего рода «средостением» между «господами офицерами» и «нижними чинами».

психология надсмотрщика, грозного с подчиненными и выслуживающегося перед начальством.

Фельдфебель любит после вечерней переклички, сидя перед палаткой, попить чайку с молоком и горячей булкой. Он «беседует» с вольноопределяющимися о политике и несогласных с его мнением назначает на внеочередное дежурство.

Характер и «культура» Остапчука проявляются в каждом его слове. Например, по поводу кражи голенищ Байгузиным он говорит Козловскому: «Точно так, в прошлом году в бегах был три недели. Я полагаю, что эти татаре — самая несообразная нация. Потому, что они на луну молятся и ничего по-нашему не понимают. Я полагаю, ваш бродь, что их больше, татар то есть, ни в одном государстве не водится...»

Остапчук, как это свойственно людям невежественным, любит поговорить о «высоких материях» с человеком образованным. Но «отвлеченный» разговор с офицером — это вольность, которую фельдфебель может себе позволить лишь с молодым офицером, в котором он сразу же разглядел интеллигента, еще не научившегося приказывать и презирать «нижних чинов».

В образе Остапчука писатель дает свой первый набросок очень характерного для царской армии типа. На фельдфебеля ротный командир перелагал все хозяйственные заботы. Фельдфебель был «грозой» солдат и фактически хозяином подразделения. По отношению к офицерам он слуга. По отношению к солдатам он хозяин, и здесь выявляются воспитанные режимом и палочной дисциплиной черты психологии надсмотрщика. В этом своем качестве Остапчук резко противостоит человечному и размышляющему Козловскому.

«Дознание».

В небольшой повести «Прапорщик армейский» (1897) нет непосредственных картин армейского быта. Повесть написана в форме дневника прапорщика Лапшина и писем аристократки Кэт к ее подруге Лидии. Эта форма служит писателю средством проникновения во внутренний мир героев. Жизнь, воссозданная в повести, дается преимущественно сквозь восприятие прапорщика Лапшина. Действие происходит в непривычной для скромного армейского офицера обстановке богатой усадьбы, куда он попадает благодаря существовавшей в царской армии практике осенних работ солдат в богатых поместьях.

Хозяин поместья Обольянинов отнюдь не чеховский разоряющийся дворянин. Это один из тех помещиков, которые почувствовали необходимость участия в промышленном развитии России, поняли, что в противном случае их ждет гибель. Он прежде всего сахарозаводчик, а потом уже помещик. В свои поместья он наезжает изредка, а больше живет в Петербурге и за границей. Семья Обольянинова со всеми ее кастовыми предрассудками, аристократическими условностями, холодной рассудительностью принадлежит к верхушке общества. Между ними и бедными армейскими офицерами не меньшая социальная пропасть, чем та, которая отделяет офицеров от солдат.

Куприн великолепно подметил духовное омертвление, поразившее верхние слои общества. Каждый из членов семьи Обольянинова преисполнен ложного понимания своей значимости, играет какую-то раз и навсегда заученную роль. Прапорщик Лапшин далек от того, чтобы подвергать критике людей, стоящих неизмеримо выше его на социальной лестнице. Более того, он исполнен робости перед «великолепием» аристократической жизни.

Даже капитан Василий Акинфиевич, которого Лапшин обвиняет в преувеличенной ненависти ко всему «благородному», на деле не свободен от наивного преклонения перед богатством, от робости перед людьми, живущими «необыкновенной», «красивой» жизнью. Среди холодных, эгоистичных, хотя внешне и очень любезных обитателей усадьбы капитан ощущает себя несчастнейшим человеком на свете; он всем нутром своим чувствует, что к нему снизошли, что за внешней изысканной вежливостью хозяина скрывается пренебрежение к плебею, которого и за человека едва считают. И все же плебейская гордость оказывается в нем слабее привычного пиетета к «знатным». Простодушный ротный командир, попавший в «высокое» общество, конфузится, путается в словах, не знает, куда девать руки и ноги. Потом в разговорах с Лапшиным он будет яростно бранить аристократов, но этими филиппикам и он как бы пытается заглушить горечь своего поражения.

«высшего» света писатель противопоставляет искренность и здоровое нравственное чувство простого человека Лапшина, не утратившего душевной чистоты именно потому, что он близок к народу. В нем еще сильны романтические порывы юности, жизнь еще не предстала перед ним со всеми своими противоречиями. Несчастная любовь к дочери Обольянинова Кэт — первый тяжелый удар по его романтическим иллюзиям, первый суровый социальный урок для молодого мечтателя.

Неразделенной любви Лапшина посвящена значительная часть повести. В этой любовной истории намечаются мотивы, вдохновившие писателя на создание ряда прекрасных произведений о неразделенном чувстве и нашедшие свое наиболее художественное выражение в рассказе «Гранатовый браслет».

Отношения молодого романтика с дочерью помещика изображаются Куприным в двух ракурсах. В дневнике Лапшина — это любовь возвышенная и чистая; искренне полюбивший офицер всячески идеализирует предмет своего обожания. Но прекрасными, подлинно человеческими выглядят взаимоотношения Кэт и Лапшина лишь в восприятии романтика Лапшина. Такой хотел бы видеть любовь и сам писатель. В глубокой и чистой любви, как он верит, заключается возможность духовного обновления, очищения человека. Но там, где царят социальная иерархия и аристократические предрассудки, подлинной любви не может быть. То, что Лапшин склонен приписать непосредственности чувств, девической чистоте, душевной тонкости Кэт,— все это лишь игра юной аристократки, не успевшей еще пожить, но несущей груз наследственной усталости, благоприобретенного пресыщения.

Записи в дневнике Лапшина и письма Кэт к подруге следуют в строгом чередовании, раскрывая чувства людей, принадлежащих разным мирам. Встреча на озере, которую Лапшин считает счастливой случайностью, на деле подстроена Кэт. Подготовку этой встречи Кэт в письме к подруге называет «облавой». А предпринята эта «облава» потому, что девицу привлекает в Лапшине мужественность, искренность. Однако она ищет не обновления у источника любви, а лишь минутного возбуждения, каких-то новых волнений для своего пресыщенного сердца. В скромном армейском офицере она видит существо низшего порядка, ведь он человек не ее круга.

Куприн хотел бы найти залог духовного обновления человечества в прекрасном, утвердить исконное стремление к правде и красоте. Но прекрасная мечта молодого прапорщика, как и некоторых других купринских героев, оказывается разрушенной.

подлинно человеческих качеств, которые, как бы трагически ни складывалась судьба их носителей, все таки являются самым главным и ценным на земле. Подлинная красота — это красота душевная, говорит писатель.

Внешне Лапшина и особенно капитана Василия Акинфиевича от Обольяниновых отличает неуклюжая застенчивость, отсутствие «лоска», неумение держать себя и «обществе». Капитан—малообразованный человек, вся жизнь которого ушла на «изучение тоненькой книжки устава и на мелочные заботы об антабках и трынчиках». Характеризуя его, поручик Лапшин говорит о бедности его мысли, об узости его кругозора. В общем, это тип честного служаки, интересы которого не выходят за пределы полковой жизни. Но даже и Василий Акинфиевич куда более человечен н благороден, чем представители семьи Обольяниновых. Его духовное превосходство над Обольяниновыми порождено, по мысли писателя, связями с народом, заинтересованностью в его судьбе.

Здесь мы подошли к очень важной особенности рассказа «Прапорщик армейский». Прославление душевной красоты отнюдь не носит в нем абстрактного характера. Оно неотделимо от важнейшей и, можно сказать, постоянной купринской темы — темы духовных связей интеллигенции с народом. Отношение интеллигента к народной массе — это для Куприна пробный камень, которым проверяются достоинства интеллигента, и в частности достоинства офицера.

Василий Акинфиевич не свободен от пороков офицерской касты. Иногда он даже позволяет себе расправляться с солдатами «собственной ручкой». Но наказывает он лишь действительно провинившихся. Солдаты его любят, ибо он добр, заботлив и не только не трогает солдатского «приварка», но и добавляет свои деньги на питание солдат.

Лучшим средством поднятия боеспособности армии Куприн считал установление взаимопонимания и доверия между офицерами и солдатами. Он выступает поборником сближения офицерства с солдатской массой. Прапорщик Лапшин записывает в своем дневнике, что во время полевых работ между офицерами и солдатами как бы ослабевает «иерархическая разница», «и тут-то поневоле знакомишься с русским солдатом, с его меткими взглядами на всевозможные явления, даже на такие сложные, как корпусной маневр — с его практичностью, с его умением всюду и ко всему приспособляться, с его хлестким образным словом, приправленным крупной солью». Рассказ говорит о том, что русского человека даже в каторжных условиях царской казармы не покидает природный юмор, умение метко характеризовать явления жизни, а в других случаях пытливо, почти «философски» оцениватьих.

«Ночная смена» (1899). Здесь перед читателем проходит вереница точно и живописно очерченных деревенских типов, «отшлифованных» царской казармой.

Композиционно рассказ состоит как бы из двух основных частей. Первая часть — это картина казармы: солдаты после тяжелого дня на короткое время предоставлены самим себе. Вторая часть: казарма уснула, и главный герой, Лука Меркулов, остается наедине со своими тяжелыми думами. Первая половина рассказа распадается на отдельные сценки, зарисовки. Чтобы придать им известную последовательность, объединить их в целостную картину, писатель прибегает к довольно простому приему, который как бы диктуется самой завязкой рассказа: Лука Меркулов — дневальный, он только что «заступил на смену», и картины чередуются по мере его неторопливого хождения вдоль солдатских нар. Таким образом, жизнь казармы рассматривается с двух точек зрения — автора и персонажа. Все то, что описывает зоркий художник, все характерные детали, воссозданные им, показаны также и через восприятие человека, являющегося неотъемлемой «частицей» изображаемой среды.

В различных типах солдат Куприн умеет уловить национальные, социальные и индивидуальные черты. Даже в очень тяжелые для русского народа времена в его среде формировался тип своеобразного оптимиста, балагура, весельчака рассказчика, в характере которого ярко выражались национальные особенности: твердость духа, юмор, вера простого человека в силы народа и ощущение прочной связисним.

Подобный характер, намеченный в рассказе «Ночлег» и в повести «Прапорщик армейский», наиболее полное развитие получил в рассказе «Ночная смена». Солдат Замошников в «Прапорщике армейском», какие фрейтор Нога в «Ночлеге», — веселый запевала и затейник, любимец всей роты. Он мастер на все руки, но во время полевых работ ничего не делает.

А солдаты, трудовые люди, вообще презирающие бездельников, охотно ему прощают отлынивание от работы. Все дело в том, что Замошников веселым словом и песней поддерживает дух солдат в походе и на работах. «Просто жизнь в нем кипит неудержимым ключом и не дает ему ни минуты посидеть спокойно на месте».

«Ночной смене» также фигурирует солдат по фамилии Замошников — несколько видоизмененный образ персонажа из «Прапорщика армейского». Замошников из «Ночной смены» старше Замошникова из «Прапорщика армейского». Он принадлежит к числу тех служивых, которых в царской казарме называли «дядьками». Он, как и молодой Замошников, общий любимец, запевала и добровольный увеселитель. Однако он существенно отличается от своего предшественника. Вернувшись к образу «веселого» солдата, Куприн рисует характер более положительный, степенный. Надо полагать, этот старый солдат не только увеселитель, но и работящий человек, а у себя в деревне хотя и не из богатых, но хозяйственных мужичков.

В Замошникове сочетается наивная невежественность с природным умом и талантом. Характер этого одаренного крестьянина проявляется, так сказать, в «самораскрытии», входе «представления», которое Замошников дает солдатам.

У Замошникова не только врожденный дар актера и рассказчика, он, кроме того, великолепно чувствует своего слушателя и зрителя, знает, что им нужно. Конечно, его рассказы и «представления» наивны по форме, но они обнаруживают огромную наблюдательность и способность к сатирическому заострению. Они также свидетельствуют о том, что Замошников понимает, как важна для солдат вера в то, что они сильны, сметливы, что они полноправные люди и, вероятно, ничуть не хуже презирающего их начальства.

Замошников сатирически представляет в лицах и фельдфебеля Тараса Гавриловича, и полкового командира, и толстого генерала с одышкой, и штабс-капитана Глазунова, и кривоногого и косого солдата Твердохлебова, и полкового врача. Он мгновенно входит в образ любого героя своего «представления». Он талантливо пародирует полковой смотр, изображая самого себя в роли «генерала Замошникова», выезжающего на белом коне и приказывающего «выдать каждому солдатику по манерке водки, да по фунту табаку, да день гамиполтинник».

Генерал Скобелев в рассказе Замошникова посылает турецкому султану горсточку стручкового перца и пишет ему: «У меня... солдатов куда против твоего меньше, всего-навсего одна малая горстка, а ну-кося, попробуй-ка, раскуси...» В том же «письме» говорится: «А я вот своим солдатушкам три дня лопать ничего не дам, и они тебя, рас про такого-то сына, со всем твоим войском живьем сожрут и назад не вернут...» Так ура-патриотические рассказы о подвигах русского генерала в устах Замошникова звучат как прославление русского солдата, вынесшего на своих плечах все трудности русско-турецкой кампании.

— это крестьянин, как и другие солдаты, изображенные Куприным. Но о Замошникове не скажешь сразу, к какой социальной прослойке деревни он принадлежит. Это тип, в котором подчеркнуты более индивидуальные и вместе с тем народные качества, нежели классовые особенности. Но отношение «дядьки» к солдатам дает основания предполагать, что он принадлежит к трудовым слоям деревни.

В других же образах солдат писателем в основном выделена социальная сущность. Весьма характерны в этом отношении типы двух солдат-обжор. В своей прогулке по казарме Лука Меркулов останавливается перед солдатами Панчуком и Ковалем. Если бы Куприн и не поведал, что Панчук и Коваль «из зажиточных семейств», мы догадались бы об этом по их облику, манерам, отношению к товарищам. Тяжеловесные, молчаливые парни, они сосредоточенно поедают толстенные двойные куски хлеба с салом. Они громко чавкают, хрустят сырым луком, на их массивных скулах тяжело ходят связки челюстных мускулов. Когда Меркулов несмело и заискивающе говорит: «Хлеб да соль, ребята», Коваль отвечает: «Ем, да свой, а ты рядом постой».

Куприна интересуют не сами по себе живописные детали казарменного быта, а их социальная подоплека, тот факт, что в солдатской среде хотя и в меньшей мере, но все же дает себя знать тот процесс социального расслоения, который происходит в деревне.

Рисуя разнообразные типы крестьян в серых шинелях, Куприн главное внимание уделяет солдату, представляющему основные, бедняцкие слои деревни, тому солдату, которого в казарме ожидала самая горькая участь. В «Ночной смене» малоимущие слои деревни представлены главным героем — Лукой Меркуловым. Если в «Поединке» в образе рядового Хлебникова писатель впоследствии покажет самую крайнюю степень подавления человеческой личности, то в образе Меркулова наиболее типически и обобщенно запечатлено положение основной солдатской массы.

Мечты и раздумья Луки Меркулова передают душевное состояние крестьянина, оторванного от родной земли, от нехитрого уклада деревенской жизни. Усталому дневальному грезится родная деревня. Вот узкая речонка, вот покрытые желтозеленым пухом ветлы, колокольня старой деревянной церквушки, чучело на огороде в старом отцовском картузе. Но одно видение особенно настойчиво тревожит уснувшего Луку: земля, черная, источающая свежий аромат. И Лука пашет эту землю... Сладкая истома охватывает Меркулова. Но и подобная радость «возвращения» к любимому труду невозможна для солдата. Ведь он заснул на посту; в его подсознании вновь возникает тревога, ушедшая было во сне. Еще благоухает талая земля, розовеет вода в полях, еще змеится в зеленой траве речка и тащится за старым мерином соха. Но как-то неровно начинает идти мерин, его шатает из стороны в сторону, все беспокойнее сон солдата. Он пытается лучше усесться на лошади, хочет перебросить ногу, чтобы ехать не боком, а как следует, но нога тяжелая, словно к ней привязана пудовая гиря. А лошадь шатается все сильнее... Меркулов падает, ударяется лицом о землю — и просыпается от удара по лицу. Перед ним стоит грозный фельдфебель Тарас Гаврилович...

— Лука не знает. И он кому-то грозит в пространство крепко сжатым кулаком: «У-у, дьяволы!.. Погодите ужо-тко!» Этот неосознанный протест — самое большое, на что способен Меркулов.

В своих произведениях о царской казарме Куприн значительное место отводит изображению «иноверцев» — татар, башкир и прочих. За образом татарина Байгузина («Дознание») следует образ татарина Шангирея Камафутдинова в рассказе «Ночная смена». Ефрейтор Нога, лежа на своем «великолепном» из цветных квадратиков и треугольников одеяле, репетирует с татарином «словесность». Трудно себе представить большую степень унижения человеческого достоинства, чем этот «урок». Солдат, плохо знающий русский язык, не в состоянии усвоить названия частей винтовки, и Нога осыпает его отборными ругательствами. Татарин настолько подавлен тупой муштрой, что окончательно теряет представление о предмете «урока». Нетрудно предвидеть, что «урок» окончится «зуботычинами» и вне очередным и нарядами.

Создавая образы крестьян, одетых в солдатские шинели, Куприн стремился показать, до какого ужасающего состояния доводили бессмысленная муштровка, палочная дисциплина и без того забитую, невежественную солдатскую массу. Лишь в годы подъема освободительного движения, на кануне первой русской революции, в царскую армию начали проникать революционные веяния. Но Куприн военную жизнь непосредственно наблюдал в начале 90-х годов. А в эту пору в армии еще не зажглись искры революционной борьбы.

* * * * *

Литературную известность принесла Куприну повесть «Молох», опубликованная в декабре 1896 года в журнале «Русское богатство». «Молох — значительное явление в русской литературе 90-х годов. Повесть свидетельствовала о социальной чуткости писателя, о его тяготении к важнейшим проблемам современных общественных отношений.

«Молоха» вышло в свет немало произведений, посвященных бурному процессу капиталистического накопления в России в 90-е годы. Но большинство из них тенденциозны в наихудшем смысле этого слова. Их основная цель заключалась в восхвалении промышленной буржуазии, якобы несущей России свет культуры и способствующей улучшению жизненных условии народа. В этих произведениях вовсе обходился или всячески затушевывался вопрос о гнете и жестокой эксплуатации, которыми сопровождался рост капитализма в России. Таковы были произведения писателей-натуралистов типа Потапенко, Боборыкина.

В народнической же литературе, вопреки очевидности, продолжала утверждаться утопическая мысль о том, что Россия минует путь капиталистического развития. Поэтому стремительное шествие русского капитализма рассматривалось народниками как случайное и временное отклонение от «особого» развития общественных отношений в России. Естественно, что в народнической литературе важнейшая тема взаимоотношений капитала и труда представала в искаженном виде.

«Молох» был напечатан в народническом журнале. Однако это вовсе не значит, что купринская повесть была близка историко-социальным концепциям журнала. Настоящей близости с народниками у Куприна не было и раньше, тем более не могло ее быть в середине 90-х годов, когда все ясней становился крах народнических иллюзий. Народническая теория «особого» пути России была чужда Куприну. И все же некоторые элементы народнического восприятия исторической действительности ощутимы в повести. Губительная власть капитала рассматривается в ней не как порождение закономерного и неизбежного этапа в развитии общественных отношений, а, скорее, как стихийное бедствие, свалившееся на голову народа.

Несмотря на то что Куприн не мог подняться до тех идейных высот, с которых ему открылась бы перспектива борьбы двух лагерей, «Молох» все же был значительным вкладом в демократическую литературу. Разоблачительная сила «Молоха» прежде всего в изображении антагонизма двух миров — труда и капитала.

Куприн не был первым писателем, метафорически уподобившим капитализм жестокому идолу, жадному чудовищу, пожиравшему человеческие жизни. Таким чудовищем предстает капитал в произведениях Э. Золя, Д. Н. Мамина-Сибиряка, Глеба Успенского.

«Молох», шел не от литературы, а от действительности. Образ современного Молоха, требующего человеческих жертвоприношений, складывался в его творчестве органически, складывался постепенно, под влиянием всего того, что молодой художник видел на рельсопрокатном заводе, на Юзовском заводе, в кузнечном цехе одного из металлургических заводов Донбасса, где он одно время работал. Как мы знаем, свои «индустриальные» впечатления Куприн оформил в очерках, опубликованных в газете «Киевлянин»<19>. Но жанр очерка не давал художнику возможности с той глубиной, к которой он стремился, разработать волновавшую его тему. Тогда он берется за более широкое полотно. И именно потому, что «Молох» основан на пережитом, выстраданном, в повести так зримо встают рабочие поселки, мрачная панорама гигантского завода, так искренне и непосредственно передана душевная боль честного человека, соприкоснувшегося с капиталистическим адом.

Центральный образ — инженера Андрея Ильича Боброва — в известной мере автобиографичен, однако в значительно большей степени автор типизирует черты прогрессивной интеллигенции 90-х годов. Куприну, в котором большая жизненная энергия странным образом сочеталась с некоторыми дефектами воли, приходилось и в самом себе искоренять созерцательность, пессимизм, распространившиеся в среде интеллигенции после краха народничества. Эти настроения уныния и разочарования, эту неспособность рефлектирующего интеллигента к действию, к борьбе Куприн считал великим злом жизни, хотя ему самому было неясно, за что и как должен бороться русский передовой интеллигент. Куприн раскрывает черты роковой бездеятельности в человеке объективно честном и благородном. Писатель дает следующую характеристику своему герою: «По складу его ума, по его привычкам и вкусам ему лучше всего было посвятить себя кабинетным занятиям, профессорской деятельности или сельскому хозяйству. Его нежная, почти женственная натура жестоко страдала от грубых прикосновений действительности... Он сам себя сравнивал в этом отношении с человеком, с которого заживо содрали кожу».

Как видим, образ Боброва имеет преемственную связь с героями ряда ранних рассказов Куприна. Передовые интеллигенты в произведениях писателя — люди талантливые, умные. Но это люди неизлечимо больные пассивностью духа, надломленные собственными бедствиями и бедствиями народными. Они становятся как бы «резервуаром» общественных страданий, но активно вмешаться в жизнь, чтобы избавить людей от этих страданий, они не в состоянии.

«Наружность у Боброва была скромная неяркая... Он был невысок ростом и довольно худ, но в нем чувствовалась нервная, порывистая сила. Большой белый прекрасный лоб прежде всего обращал на себя внимание на его лице. Расширенные и притом неодинаковой величины зрачки были так велики, что глаза вместо серых казались черными. Густые, неровные брови сходились у переносья и придавали этим глазам строгое, пристальное и точно аскетическое выражение. Губы у Андрея Ильича были нервные, тонкие, но не злые и немного несимметричные... усы и борода маленькие, жидкие, белесоватые, совсем мальчишеские. Прелесть его в сущности некрасивого лица заключалась только в улыбке. Когда Бобров смеялся, глаза его становились нежными и веселыми, и все лицо делалось привлекательным».

Такая портретная характеристика вполне соответствует психологии купринского героя — человека тонкой душевной организации, благородного и доброго, но вспыльчивого, склонного к раздумьям и самоанализу. Бобров предстает как герой, которому «грубая действительность» уготовила тяжкую судьбу, и это ставит его в положение исключительное, привлекает к нему симпатии читателя. Ни Бобров, ни Ромашов («Поединок») не являются борцами, и сам Куприн не возлагает на них каких-либо надежд, не ждет от них обновления жизни. Но писатель все же видел в наиболее честных и тонко чувствующих интеллигентах разоблачителей позоратогдашнегорежима.

Сюжет «Молоха» начинает интенсивно развиваться после приезда крупного промышленника, богача Квашнина. С этого момента события в повести обретают драматический характер, происходит столкновение интересов действующих лиц и завершающий события стихийный взрыв народного негодования.

Еще до приезда Квашнина начинает выявляться основной идейный мотив повести — протест против жесточайшей эксплуатации рабочих, против нечеловечески тяжелого труда, губящего людей. Правдивая картина этой эксплуатации передается через восприятие Боброва: «Особенно раздражали его сегодня, когда он обходил рельсопрокатный цех, бледные, выпачканные углем и высушенные огнем лица рабочих. Глядя на их упорный труд в то время, когда их тела обжигал жар раскаленных железных масс, а из широких дверей дул пронзительный осенний ветер, он сам как будто бы испытывал часть их физических страданий. Ему тогда становилось стыдно и за свой выхоленный вид, и за свое тонкое белье, и за три тысячи своего годового жалованья...»

Куприн глубоко проникает во внутренний мир своего героя. И здесь мы видим, как строга внутренняя логика развития этого образа, как последователен художник в раскрытии того, что Н. Г. Чернышевский называл «диалектикой души».

— застенчивой, скромной и впечатлительной натуры, влюбленной в правду и красоту. Это чувство стыда возникает из осознания собственного бессилия перед пошлостью и цинизмом, уродующими, искажающими доброе и прекрасное.

Бобров смотрит на рабочего как на страдающего «меньшого брата». Наблюдая «серую огромную массу» во время заводского молебна, молодой инженер думает: «И на кого, как не на одну только богородицу, надеяться этим большим детям, с мужественными и простыми сердцами, этим смиренным воинам, ежедневно выходящим из своих промозглых, настуженных землянок на привычный подвиг терпения и отваги?» Рабочие знают лишь примитивные приемы борьбы с эксплуататорами — разрушают заводское оборудование. Если можно говорить о народнических элементах в мировоззрении Куприна, то они проявились именно во взгляде на рабочих как на серую неодухотворенную массу.

Инженер Бобров — гуманист, правдоискатель, он не хочет мириться с насилием и лицемерной моралью, прикрывающей это насилие, с продажностью и фальшью в отношениях между людьми. Ему становится ясно, что в существующих условиях человеческая личность, талант вынуждены служить кучке пройдох и стяжателей.

«Я считаю себя честным человеком и потому прямо себя спрашиваю: „Что ты делаешь? Кому ты приносишь пользу?“» Он приходит к выводу, что благодаря его трудам «сотни французских лавочников-рантье и десяток ловких русских пройдох со временем положат в карманы миллионы».

Куприн прибегает к прямым публицистическим сентенциям — приему вообще нехарактерному для его творчества, чтобы раскрыть все то зло, которое несет с собой капитализм. В гневных высказываниях инженера Боброва мы все время чувствуем точку зрения самого автора.

денег отнял у него невесту. В приступе ревности Бобров разражается гневной филиппикой по адресу «грязного, жирного мешка, битком набитого золотом». Чистая, искренняя любовь Боброва приходит в столкновение с лживой моралью буржуазного общества. Деньги в конечном счете побеждают бескорыстную любовь: Нина Зиненко, по настоянию своей матери, порывает с Бобровым, предпочитая ему уродливого Квашнина.

Встречая на каждом шагу несправедливость и пошлость, Бобров оказывается совершенно неспособным к борьбе с ними. У него отсутствует воля, он слабый, надломленный человек, раздираемый противоречиями. Ему приходится вести внутреннюю борьбу со своим «двойником». Если Бобров выражает стремление к решительным действиям, то голос «двойника» подсказывает другое. Вся натура Боброва отражена в его разговоре с самим собой после того, как он узнал об измене Нины.

«— Что же мне делать? Что же мне делать? — шептал опять Андрей Ильич, ломая руки.— Она такая нежная, такая чистая — моя Нина! Она была у меня одна во всем мире. И вдруг — о, какая гадость!— продать свою молодость, свое девственное тело!..

— Не ломайся, не ломайся: к чему эти пышные слова старых мелодрам, — иронически говорил другой. — Если ты так ненавидишь Квашнина, поди и убей его.

— И убью! — закричал Бобров, останавливаясь и бешено подымая кверхукулаки.— И убью! Пусть он не заражает больше честных людей своим мерзкимдыханием. И убью!

— И не убьешь... И отлично знаешь это. У тебя нет на это ни решимости, ни силы... Завтра же опять будешь благоразумен и слаб...»

Это столкновение двух «голосов» в душе чрезвычайно характерно для интеллигента с раздвоенным сознанием. Один голос выражает бессилие, склонность к бесплодным мечтам и раздумьям, другой — самокритические порывы, насмешливое, ироническое самобичевание... Уже сама эта внутренняя неурядица свидетельствует об отсутствии твердых принципов, об отсутствии устойчивого и ясного мировоззрения.

Раненный во время стихийного выступления рабочих, Бобров бежит, карабкается, перелезает через какой-то забор, ежеминутно падает, обдирая себе колени и руки, и оказывается на заводском дворе. Он бесцельно, в каком-то тупом отчаянии бродит по заводской территории.

Борьба Боброва с самим собой происходит в каком-то тумане, окружающее теряет для него очертания. В состоянии полузабытья он оказывается над кочегарной ямой. Внезапно им овладевает яростная, болезненно-мстительная вспышка энергии, порожденная ненавистью, испытанными унижениями. Он бросает уголь в топку котла, и вот уже белое бурное пламя гудит в топках. Еще немного — и огромный паровой котел взорвется, разрушив завод — Молох. Но писатель отказался от ранее намеченного им «эффектного» конца повести. Такой конец исказил бы идейное содержание образа интеллигента, оказавшегося, по сути дела, за бортом жизни.

«питании Молоха», а внутренний критический голос с обычной насмешкой прокомментировал: «Ну что же, остается сделать одно еще движение! Но ты его не сделаешь... Ведь все это смешно, и завтра ты не посмеешь даже признаться, что ночью хотел взрывать паровые котлы».

Картиной стихийного восстания рабочих и болезненной вспышки Боброва повесть фактически заканчивается. Последние ее страницы — это своего рода эпилог, подведение неутешительных итогов. Отгремели события, доктор Гольдберг лечит раненых. А главный герой повести, больной, опустошенный, требует у Гольдберга морфия.

Бобров страдает от своего промежуточного положения, от незнания того, куда идти, с кем идти, от своей неспособности решить извечный для русской интеллигенции вопрос: что делать? Быть простым свидетелем совершающегося вокруг — для него непереносимо; противодействовать социальному злу он не в состоянии.

Но вот что важно в образе Боброва: его страдания связаны не с узко личными, камерными переживаниями, а с тем тяжелым впечатлением, которое производит на него «зрелище бедствий народных». Характерно, что к наивысшему напряжению своих духовных сил Бобров приходит именно благодаря знакомству с бедственным положением рабочего класса. Собственная же личная трагедия является последним толчком. Хотя рабочие и далеки от Боброва, хоть ему неведомы их чувства, помыслы и стремления, он все же связан с ними узами какого-то родства. Бобров по складу характера, по своим душевным свойствам очень русский человек, а рядом с ним трудятся и страдают русские люди. Бобров — гуманист, и человеческое достоинство дорого ему.

Когда Бобров обращается мыслью к народу, то ему чудится, что народ могуч и вместе с тем трогательно, по-детски наивен. Такого же взгляда придерживается и собеседник Боброва Гольдберг. Оценивая простого русского человека, писатель говорит устами доктора Гольдберга: «Изумительный, я вам скажу, народ: младенцы и герои в одно и то же время... и потом какое наивное незлобие».

«Подождите, доиграются они!» — восклицает доктор Гольдберг, грозя кому-то кулаком. Кто это «они» — достаточно ясно, это «хозяева» жизни.

Образ доктора Гольдберга был необходим Куприну для идейного углубления основной темы повести. Гольдберг также не боец, но он вдумчиво относится к жизни и пытается осмыслить, обобщить свои впечатления. Этот кроткий человек обладает юношеской живостью характера и страстью к отвлеченным спорам. По своим общественным взглядам он мало отличается от Боброва. Это и входило в замысел Куприна, ибо он хотел показать настроения определенной прослойки интеллигенции. «Оба были люди чуткие и боялись колючего стыда взаимных признаний», — пишет о своих героях Куприн. Гольдберг лишь более «философски», с какой-то грустно-скептической улыбкой смотрит на действительность. Поэтому он менее Боброва подвержен вспышкам отчаяния, не так мрачно оценивает окружающее.

В спорах двух героев раскрываются существенные черты их мировоззрения. Основная тема полемики между Бобровым и Гольдбергом — капитализм, воздействие связанного с ним технического прогресса на общественную жизнь. Вопрос этот в 90-е годы приобрел большую актуальность. Существовали прямо противоположные точки зрения на перспективы, открываемые быстрым развитием науки и техники.

Сталкивая в словесных боях своих героев, писатель устами одного из них предает «анафеме» прогресс, устами же другого доказывает важность развития техники. Но интересно, что Гольдберг не последователен в своей защите «прогресса». Как врач, он достаточно был знаком с жизнью народа. Многое в речах Гольдберга подкрепляет позиции Боброва, дает молодому инженеру «обвинительный материала против капитализма. Пылко возражая своему другу, Бобров говорит:

«Кто здесь же, на этом самом диване, с пеной у рта кричал, что мы, инженеры и изобретатели, своими открытиями ускоряем пульс общественной жизни до горячечной скорости? Кто сравнивал эту жизнь с состоянием животного, заключенного в банку с кислородом? О, я отлично помню, какой страшный перечень детей двадцатого века, неврастеников, сумасшедших, переутомленных, самоубийц, кидали вы в глаза этим самым благодетелям рода человеческого... мы несемся сломя голову вперед и вперед, оглушенные грохотом и треском чудовищныхмашин...»

«машинной лихорадки». Он бросает обвинение иностранным концессионерам и ловким отечественным «пройдохам», загребающим миллионные прибыли. В статистике, которую Бобров приводит Гольдбергу, заключена основная идея повести, давшая название произведению, Молох, пожиратель человеческих жизней, — это любое капиталистическое предприятие.

«—... Давно известно, что работа в рудниках, шахтах, на металлических заводах, на больших фабриках сокращает жизнь рабочих приблизительно на целую четверть. Я не говорю уже о несчастных случаях или непосильном труде... много ли вы видели на фабриках рабочих старее сорока — сорока пяти лет? Я положительно не встречал. Иными словами, это значит, что рабочий отдает предпринимателю три месяца своей жизни в год, неделю — в месяц, или, короче, шесть часов в день... У нас, при шести домнах, будет занято до тридцати тысяч человек... Тридцать тысяч человек, которые все вместе, так сказать, сжигают в сутки сто восемьдесят тысяч часов своей собственной жизни, то есть семь с половиной тысяч дней, то есть, наконец, сколько же это будет лет?

— Около двадцати лет, — подсказал после небольшого молчания доктор.

— Около двадцати лет в сутки! — закричал Бобров. — Двое суток работы пожирают целого человека».

Подобная «статистика» жертв Молоха сближает Куприна с Глебом Успенским. Во второй половине 80-х годов Глеб Успенский писал редактору «Русских ведомостей» Соболевскому: «Если «Власть капитала» — название не подойдет, то я назову «Очерки влияния капитала». Влияния эти определенны, неотразимы, ощущаются в жизни неминуемыми явлениями. Теперь эти явления изображаются цифрами, — у меня же будут цифры и дроби превращены в людей» (— А. В.)<20>.

Куприн как бы попытался в иной форме осуществить замысел Глеба Успенского. Герои Куприна — инженер Бобров — рассматривает «власть капитала» как принесение в жертву человеческих жизней.

Спор Боброва с Гольдбергом — это спор Куприна с самим собой о науке и технике в капиталистическом обществе. Решить вопрос окончательно в ту или иную сторону Куприн был не в состоянии, но он все же готов принять сторону противников прогресса. Эта ошибочная позиция в 80—90-е годы прошлого века отнюдь не выражала реакционности взглядов. В наше время «теории» уничтожения машин возникают из стремления сохранить буржуазные отношения хотя бы на более низкой ступени их развития. Но в конце прошлого века многие передовые интеллигенты считали технический прогресс пагубным для трудящихся. К числу этих интеллигентов и принадлежал Куприн, хотя твердой уверенности, что дорога вспять даст благодетельные результаты, у него не было. Самое важное в этих «социологических» исканиях писателя — его горячая заинтересованность в судьбе русского рабочего класса.

В свете спора между Бобровым и Гольдбергом приобретает символическое значение картина завода, извергающего в ночном мраке пламя и дым. В пламени, копоти, желтом дыме, то погружаясь во тьму, то зловеще освещаясь, завод действительно обретает облик грозного идола — пожирателя человеческих жизней.

— Молоха — завершает ту часть повести, которую условно можно назвать вступительной. В этой вступительной части читатель ознакомился с большинством персонажей, с обстановкой и местом действия. Однако само действие начинается с приездом капиталиста Квашнина, олицетворяющего губительную власть капитализма.

Примечания

<18> А. С. Серафимович. Собрание сочинений, т. 1. Гослитиздат, 1959, стр. 159.

<19> «Молоха» свидетельствует тот факт, что Куприн включил в повесть ряд фрагментов из очерков. В пятую главу, например, вошло описание заводского пейзажа из очерка «Юузовский завод».

<20> «Русские ведомости». Сборник статей. 1863—1913. М., 1913, стр. 232.

Разделы сайта: