Глава 1
Ранний период
Александр Иванович Куприн давно полюбился советскому народу. Один из выдающихся писателей-реалистов конца XIX — начала XX века, он вошел в наш духовный обиход как певец светлых и здоровых человеческих чувств, как преемник демократических и гуманистических идей великой русской литературы XIX века. Он оставил нам прекрасные образцы реалистического повествования, острого и динамического по сюжету, лаконичного, интересного в психологическом отношении. Куприн был создателем яркого и радостного искусства, проникнутого любовью к жизни, любовью к России и русскому народу. В своих рассказах и повестях он развертывает перед нами оригинальные картины старой России — своего рода мозаическую панораму, и мы видим, как назревал социальный протест в недрах народа, видим, как страстно и настойчиво, порой с муками и ошибками, но всегда искренне и самоотверженно искала правильных путей честная, демократическая мысль.
А. М. Горький в статье «Призвание писателя и русская литература нашего времени» (опубликована в 1925 году в венгерском журнале «Запад», на русскомязыке непубликовалась) сказалоКуприне: «Талантяркий, здоровый»<1>. Творчество этого самобытного мастера связано с демократическим литературным движением, развивавшимся под могучим и плодотворным влиянием Горького. Не случайно в период первой русской революции, когда был написан «Поединок», Куприн признавался, что «все самое буйное» в этой повести навеяно Горьким. Критический реализм, славные традиции которого воспринял Куприн, был явлением глубоко прогрессивным не только в XIX веке, но и в те годы, когда на борьбу с реакционным режимом поднимались все передовые силы страны. Именно поэтому Горький, основоположник социалистического реализма, придавал такое значение творчеству своих современников — писателей реалистического направления. Горький возглавлял демократический фронт в литературе, сплачивал его вокруг издательства «Знание». В плеяде «знаньевцев» Куприну принадлежит почетное место. Яркий природный талант, огромный запас жизненных наблюдений и резко критическое изображение действительности — вот что определило большой общественный резонанс его произведений в период подготовки и проведения первой русской революции.
Куприн своеобразно и колоритно передал атмосферу назревавшей революции. Его лучшие произведения служили задачам борьбы с остатками «средневековых, полукрепостнических учреждений», которые «гнетущим ярмом» лежали «на пролетариате и на народе вообще, задерживая рост политической мысли»<2>. И вместе с тем творчество Куприна отражало антибуржуазное содержание первой русской революции, оно обличало капитализм, заменявший одну форму угнетения народадругой.
Куприн родился 26 августа 1870 года в городе Наровчате Пензенской губернии в семье чиновника, секретаря мирового судьи; отец будущего писателя был разночинцем, мать происходила из дворян. Когда А. И. Куприну не было еще и года, умер отец. Семья осталась без всяких средств, и мать Куприна была вынуждена поселиться в Московском Вдовьем доме. Мальчик жил вместе с ней. Мечтая о том, чтобы сын стал офицером, мать определила шестилетнего Сашу в Разумовский пансион, где он имел возможность подготовиться в среднее военное учебное заведение. В пансионе Куприн находился около четырех лет. С 1880 года он стал учиться во 2-й Московской военной гимназии, позже реорганизованной в кадетский корпус.
Годы, прожитые Куприным в казенных учебных заведениях, были для него тяжелыми. Омертвляющий режим, палочная дисциплина, «классные дамы, озлобленные девы», которые насаждали в воспитанниках пансиона «почтение к благодетельному начальству, взаимное подглядывание и наушничество... и — главное — самое главное — тишайшее поведение» — все это впоследствии было ярко описано Куприным в ряде произведений.
В кадетском корпусе процветали нравы, мало чем отличавшиеся от порядков в бурсе, описанной Помяловским. Пребывание Куприна в кадетском корпусе пришлось на период победоносцевской реакции, и вгнетущей атмосфере казенного заведения становилось еще более душно от черных туч, тяжело нависших над Россией.
Впечатлительный, искренний мальчик, сколько хватало сил, противился огрубляющему и развращающему влиянию кадетского корпуса. Эта среда была способна мять и коверкать даже очень сильные характеры. Обыски и шпионство надзирателей, всякие тайные, а также явные пороки воспитанников культивировались и возводились в жизненные правила. Однако будущий писатель и в этой среде сумел сохранить духовное здоровье.
Юношу привлекают образы свободолюбивых и смелых людей, созданные Пушкиным, Лермонтовым, Беранже и Гейне. Любви юного Куприна к литературе способствовали уроки талантливого преподавателя Цуханова (в повести «Кадеты» он изображен под фамилией Труханов). И вне корпуса Куприн жадно впитывает всето, чтосозвучноегоинстинктивному стремлениюкправдеисправедливости.
Летом 1886 года он совершил поездку к товарищу по корпусу — А. Владимирову, племяннику Каракозова, стрелявшего в царя Александра II. Можно предполагать, что эта поездка усилила интерес юного Куприна к народовольцам, его сочувствие жертвам царского террора — юношам, приговоренным к смертной казни за покушение на Александра III. Еще до начала суда над участниками покушения Куприн написал стихотворение «Сны»; пылкое воображение подсказывает Куприну трагическую картину казни:
Вдруг смолкла вся площадь; и жутко молчанье...
Послышался детский отрывистый плач —
И снова все стихло. Один в ожиданье
Под оскампо моста шагает палач.
Телега. И молча толпа расступилась,
Я видел, как петля над кем-то спустилась,
Я видел, как билась скамейка в ногах.
Я видел: под саваном билисяруки,
Я видел: раскрылись глаза широко,
Я видел последние страшные муки,
И слышен был стон далеко-далеко...<3>
Для настроений юного Куприна показательна также сатирическая «Ода Каткову», высмеивающая известного мракобеса М. Н. Каткова. Открыл нам глаза он: «Мужики, мол, де, звери, Всюду должны быть закрыты им двери, Их, мол, де, тысячи рыл!» Кто это, как не Катков, нам открыл?
Здравствуй, Катков! От лица всея Руси
Я говорю, что мы бедные гуси;
Много уж было у нас вожаков,
Небылеще лишь великий Катков!
В первых стихотворных опытах Куприна мотивы протеста чередуются с настроениямитоски, безнадежности.
Литературные опыты юного Куприна свидетельствуют о смутности и эклектичности его жизненных понятий, которые формировались под разнородными влияниями — гражданской сатирической поэзии, пессимистических мотивов поэзии позднего народничества и мелодраматических произведений натуралистической прозы 80-х годов. Конечно, не приходится говорить о какой-либо самостоятельности первыхопытовКуприна. Печататься Куприн начал, еще будучи юнкером. Его первый рассказ, «Последний дебют», опубликован в 1889 году. Автор был незамедлительно посажен на гауптвахту, ибо воспитанники военного училища не имели права выступать в печати.
Литературные реминисценции легко обнаружить и в первом прозаическом опыте Куприна. Это рассказ ученический, он никак не может считаться началом серьезного творческого пути. Сюжет и стиль мелодраматичны, образы ходульны.
Взяв в качестве темы реальный факт — самоубийство на сцене оперной актрисы Е. П. Кадминой в 1881 году, Куприн сочинил сентиментальную историю трагической любви артистки Гольской, покинутой своим любовником-антрепренером, директором труппы Александром Петровичем. После их объяснения артистка мысленно обращается к злодею со следующими словами: «Неужели не тронется это холодное сердце? Скажи, что ты меня любишь, обними меня по-прежнему, я все отдала тебе, — я тебя любила без конца, без оглядки... Но разве это возможно, разве осталась для меня какая-нибудь надежда? Вот он что-то говорит... Нет, это те же холодные, жестокие слова, та же убийственная, рассчитанная насмеш- ка...» А вот «комментирующая» авторская речь, выдержанная в таком же мелодраматическом стиле:
«Она рыдала, ломая руки, она умоляла о любви, о пощаде. Она призывала его на суд божий и человеческий и снова безумно, отчаянно рыдала... Неужели он не поймет ее, не откликнется на этот вопль отчаяния? И он один из тысячи не понял ее, он не разглядел за актрисой — женщину; холодный и гордый, он покинул ее, бросивей в лицо ядовитый упрек. Она осталась одна».
Ранние стихи Куприна, художественно слабые и несамостоятельные, а также рассказ, еще более подражательный и наивный, интересны как отражение упорных и тревожных поисков истины. Они свидетельствовали о том, что демократические настроения начинающего художника не складывались в систему определенных политических взглядов, а носили характер отвлеченного гуманизма, пассивно-сострадательного отношения к человеку.
В годы победоносцевской реакции, когда духовный распад в среде значительной части русской интеллигенции привел к отказу от «идеалов отцов», от борьбы за раскрепощение народа, когда социал-демократия, по выражению Ленина, переживала «процесс утробного развития», юноше Куприну — питомцу военных учебных заведений — трудно было, конечно, самостоятельно прийти к определенной политической программе. Кроме того, марксизм только начинал борьбу с народничеством, среди революционной интеллигенции еще долгое время держались народнические взгляды. Известное влияние оказали они и на молодого Куприна. На родникомонне стал, но идеалистическое понимание личности, ее роли в развитии общественных отношений сказалось на мировоззрении художника.
В 1890 году, после окончания Александровского военного училища, Куприн был направлен в 46-й Днепровский пехотный полк, расквартированный в глухом городке Проскурове и близлежащих захолустных местечках — Гусятине и Волочиске. Провинциальная гарнизонная жизнь предстала перед Куприным во всей своей неприглядности. За парадным занавесом условностей, свято оберегавшихся офицерской кастой, за показной мишурой мундиров, за «светскими манерами» гарнизонных дам Куприн увидел вопиющее невежество и нищету духа. Он всеми силами души возненавидел мещанское болото, которое угрожало засосать его самого. Годы жизни Куприна в Проскуровском военном гарнизоне характеризуются обостряющимся у него критическим отношением к царскому офицерству, ко всему укладу жизни мешан в мундирах и без оных — обывателей провинциальной России. Эту, лишенную не только высоких интересов, но и всякого смысла, «растительную» жизнь Куприн реалистически изобразил в ряде произведений, увенчавшихся наиболее значительным созданием его таланта — повестью «Поединок».
В 1893 году Куприн приехал в Петербург и успешно держал экзамены в Академию генерального штаба, но по приказу командующего Киевским военным округом был отстранен от них за «оскорбление, чинов полиции».
«Русское богатство», в который он уже посылал свои рассказы. В 1893—1894 годах на страницах журнала появились его произведения: повесть «Впотьмах», рассказы «Лунной ночью», «Из отдаленного прошлого» (в последующих публикациях — «Дознание»), «Лидочка».
и в поисках заработка ему пришлось скитаться по Руси. Перепробовал он много профессий: был грузчиком, управляющим имением, служил на заводе, изучал зубоврачебное дело, пел в хоре, работал землемером, актером провинциального театра, был рыбаком...
Все эти годы Куприн много читал: он видел, что образование его имеет серьезные пробелы. Большой жизненный опыт, приобретенный во время военной службы и последующих скитаний по России, послужил основой для серьезной литературной деятельности.
В 1894 году Куприн поселился в Киеве. Здесь начинается жизнь Куприна — профессионального литератора, исполненная лишений, нужды и напряженных творческих поисков. «Я очутился в совсем не известном мне городе без денег, без родных, без знакомств, словом, положение институтки-смолянки, которую ни с того, ни с сего завели бы ночью в дебри олонецких лесов и оставили без одежды, пищи и компаса. Вдобавок, самое тяжелое было то, что у меня не было знаний ни научных, ни житейских», — писал Куприн в автобиографии. В поисках средств к существованию Куприн становится сотрудником газет «Киевское слово», «Киевлянин» и «Жизнь и искусство». Ему пришлось заниматься всеми видами газетнойработы, дополицейскойхроникивключительно. Профессия журналиста благотворно сказалась на художественном творчестве Куприна. Он пишет ряд очерков и рассказов, которые появляются на страницах местныхгазетижурналов.
В этих произведениях еще много ученического, подражательного, новместестем в них видны реалистическое дарование молодого писателя, неуклонный рост мастерства. Многие картины и зарисовки имеют совершенно ясную острую социальную направленность, проникнуты глубокой симпатией к простому человеку. Это прежде всего относится к рассказам из армейской жизни («Дознание» и «Прапорщик армейский»), к рассказам, обличающим чиновниковвзяточников и пройдох («Негласная ревизия» и «Просительница»). В ряде произведений Куприн воспевает людей, нетронутых буржуазной цивилизацией. Уже в раннем творчестве Куприна обнаруживается его склонность к психологическому анализу. Особенно это ощутимо в рассказах «Страшная минута», «Ночлег», «Виктория».
В серии фельетонов и очерков Куприн дает зарисовки обитателей большого города. Достоинство этих очерков состоит в том, что Куприн находит источник творческого вдохновения в изображении реальной, окружающей его жизни и вместе с тем стремится преодолеть присущую газетным корреспонденциям фотографичность.
«Киевские типы», составили сборник под этим же названием. В предисловии к нему Куприн писал: «В предлагаемых очерках читатель не найдет ни одной фотографии, несмотря на то, что каждая черта тщательно нарисована с натуры».
Сборник «Киевские типы» появился в 1896 году. А в следующем году вышла вторая книжка — «Миниатюры». Сам писатель довольно сурово оценил впоследствии эту книгу: «Да поймите же, что это первые ребяческие шаги на литературной дороге и судить поним обо мне очень трудно».
Писательская работа молодого Куприна сопровождалась постоянными заботами о куске хлеба. За свои рассказы он получал нищенский гонорар, а подчас ничего не получал. Газета «Жизнь и искусство», где было опубликовано много его произведений, не имела денег, чтобы платить авторам, и печатала их «в долг». Работу вэтойгазетеКуприндовольнокрасочноизобразитврассказе «Фердинанд». Молодой писатель был вынужден искать другие источники существования. Он поступает на службу в Русско-бельгийское акционерное общество в Донбассе. Служба в акционерном обществе дала Куприну возможность изучить жизнь, быт и нравыдонбасскихрабочих.
В годы, когда формировалось мировоззрение Куприна, стала очевидной иллюзорность народнических представлений о том, что Россия минует путь капиталистического развития. Капитализм завоевывал командное положение в экономике. Рост капитализма приводил к беспощадной эксплуатации рабочего класса и полному обнищанию пореформенной деревни. В городах многомиллионная армия безработных не находила средств к существованию, так как аграрный кризис сопровождался промышленным. Масса бродивших по России безземельных крестьян и уволенных рабочих непрерывно росла.
— ярым мракобесом, обер-прокурором синода Победоносцевым. Характеризуя эту эпоху, Горький писал: «Тяжелые серые тучи реакции плыли над страной, гасли яркие звезды надежд, уныние и тоска давили юность, окровавленные руки темной силы снова быстро плели сети рабства»<4>. Часть русской интеллигенции отказывалась от прежних свободолюбивых устремлений, становилась на службу реакционного, режима. Складывался тот социально-психологический тип, черты которого воплощены в Климе Самгине. Значительно изменился и характер прессы. После закрытия щедринского журнала «Отечественные записки» почти не оставалось органов печати, в какой-либо степенипротивостоящихнаступившейреакции.
Однако передовая общественная мысль в России продолжала развивайся. Достаточно напомнить, что именно в эти годы Плехановым была создана первая русская марксистская группа — «Освобождение труда». Об этом периоде Ленин писал: «... В России не было эпохи, про которую бы до такой степени - можно было сказать: «наступила очередь мысли и разума», как про эпоху Александра III!
... Именно в эту эпоху всего интенсивнее работала русская революционная мысль, создав основы социал-демократического миросозерцания. Да, мы, революционеры, далеки отмысли отрицать революционную роль реакционных периодов. Мы знаем, что форма общественного движения меняется, что периоды непосредственного политического творчества народных масс сменяются в истории периодами, когда царит внешнее спокойствие, когда молчат или спят (невидимому, спят) забитые и задавленные каторжной работой и нуждой массы, когда революционизируются особенно быстро способы производства, когда мысль передовыхпредставителейчеловеческогоразумаподводититогипрошлому, строит новыесистемыиновыеметодыисследования»<5>.
В этот период многое было сделано и в области культуры и искусства. В буржуазно-либеральном литературоведении был широко распространен взгляд, согласно которому вся литература 80-х годов якобы порвала с передовыми идейными и художественными традициями прошлого и представляла собой сплошное черное пятно. В таком понимании «восьмидесятничества» сказалась присущая буржуазно-либеральным исследователям недооценка прогрессивно демократических элементов в развитии русской культуры, игнорирование глубокой связи передовой литературы с народом. Идейный крах народничества либеральные ученые рассматривали и как крушение всей прогрессивной литературы. Всех прогрессивных писателей они старательно подгоняли под рубрику народничества и относили их к народническому периоду. Так, Салтыков-Щедрин и Глеб Успенский были "всецело отнесены к «прошлой» эпохе, хотя творческая деятельность этих писателей в значительной степени связана с 80-ми годами.
Прогрессивные течения в русской литературе 80-х годов не только не были выражением утопических теорий народничества, а, напротив, резко противостояли им. «Попробуйте, например,— писал Горький, — уложить в рамки народничества таких писателей, как Слепцов, Помяловский, Левитов, Печерский, Гл. Успенский, Осипович, Гаршин, Потапенко, Короленко, Щедрин, Мамин-Сибиряк, Станюкович, и вы увидите, что народничество Лаврова, Юзова и Михайловского будет для них ложем Прокруста. Даже те, кого принято считать «чистыми народниками» — Златовратский, Каронин, Засодимский, Бажин, О. Забытый, Нефедов, Наумов и ряд других сотрудников «Отечественных записок», «Дела», «Слова», «Мысли» и «Русскогобогатства»,— невходятвэтирамки...»<6>
Правдиво изображая деревню, показывая, как рушатся ее «устои» под натиском капитализма, эти писатели тем самым, хотя и в разной степени, противостояли народническим доктринам. Вот почему Плеханов, выступивший в 80-х годах против идеологов народничества, опирался на объективные свидетельства о жизни современной деревни таких писателей, как Глеб Успенский, Н. Каронин, Н. Наумов. Объективные картины, нарисованные этими художниками, подтверждали правильностьвзглядо в русских марксистов на деревню и пути ее развития.
расцвете своего таланта находились Чехов и Короленко. Именно из рук этих последних великих представителей критического реализма должен был принять и высоко поднять знамя русской классической литературы А. М. Горький — основоположник социалистического реализма. Против революционных идей в это время выступали преимущественно второстепенные и третьестепенные, давно забытые теперь писатели, создававшие такназываемуюмещанскуюбеллетристику.
«Как и на Западе, — говорил А. М. Горький на Первом Всесоюзном съезде советских писателей,— наша литература развивалась по двум линиям: линия критического реализма — Фонвизин, Грибоедов, Гоголь и т. д. до Чехова, Бунина, и линия чисто мещанской литературы — Булгарин, Масальский, Зотов, Голицынский, Вонлярлярский, Всеволод Крестовский, Всеволод Соловьев до Лейкина и Аверченко и подобных»<7>.
Именно к последней группе относятся многочисленные «мелкотравчатые» беллетристы 80-х годов. Эта мещанская литература, полностью отказавшаяся от обличения и критики, своей проповедью «малых дел» и «реабилитации действительности» утверждаласуществующийсоциальныйстрой. Защитницей и поборницей такой литературы выступала «Неделя» Гайдебурова. «Новое поколение родилось скептиком, — утверждала «Неделя». — Идеалы, которыми жили его отцы и деды, оказались бессильными над ним. Оно смотрит прямо в лицо действительности, без цветных очков идеализма. Оно не чувствует ненависти и презрения к обыденной человеческой жизни, не понимает и не признает обязанности человека быть непременно героем, не верит в возможность идеальных людей». Это новое поколение признает только действительность, в которой ему суждено жить, оно «прониклось сознанием того, что все в жизни вытекает из одного и того же источника — природы, все являет собою одну и ту же тайну бытия, все одинаково прекрасно для свободного художественного созерцаниямира»<8>.
«нового литературного поколения», питавшие особую склонность к разработке проблемы «отцов и детей», дискредитировали лозунги и традиции «отцов». Этим активно занимались и публицисты «Недели» — Я. Абрамов и Ю. Говоруха-Отрок, выступавшие уже откровенными апологетами ренегатства. Но и тогда, когда проповедь либерального культуртрегерства и «малых дел» не сопровождалась явной дискредитацией революционных принципов, она все равно неизбежно обнаруживала свой реакционный смысл.
В эти же годы количественно растет и «теоретически» обосновывается натуралистическая и декадентская литература. Натурализм и декадентство близки друг другу по тем реакционным задачам, которые они выполняли. Отвлечение общественных устремлении от освободительной борьбы — вот основа их программ. Покровительством правящих классов пользуются натуралисты — Потапенко, Боборыкин. Все громче звучат голоса декадентов — Минского, Сологуба, Мережковского, Гиппиус и других. В 1893 году один из теоретиков зарождающегося символизма, Мережковский, выступил с манифестом декаданса — «О причинах упадка и оновых течениях современной русскойлитературы».
В качестве «главных элементов» нового искусства Мережковским были провозглашены мистическое содержание, возвращение к богу, к «божественному идеализму», примирение с «Непознаваемым». Нетрудно заметить в этих лозунгах попытку перенесения на русскую почву теоретических построений западно европейского декаданса.
В ряде стран Европы в 90-е годы совершился более или менее значительный поворот от реализма к реакционному романтизму. Далекая, таинственная, несбыточная любовь, любовь, возведенная на алтарь для религиозного поклонения, отторгнутая от живых радостей здоровой чувственности, а иногда, напротив, бесстыдно профанируемая, обнажаемая и уродливая, становится одним из основныхмотивовэтогомистическогоромантизма.
В Италии д'Аннунцио, впоследствии певец фашизма, в Германии Леопольд Адриан и другие, в Норвегии Арне Гарборг, Кнут Гамсун, в Бельгии Метерлинк, во Франции Катюль Мендес, Гюисманс и т. д. выступили глашатаями мистического искусства, уютногоубежищадля людей, не способныхи не склонных к социальной борьбе.
в нем здоровое, светлое, «эллинское» начало, о котором рассказывает дочь писателя, Ксения Куприна: «Он был на редкость здоровым человеком, здоровым не только физически, но и нравственно. Он страстно любил жизнь со всей ее красотой, со всеми ее цветами и звездами, радостями и горестями... Недаром любимейшим его поэтом был светлый и гармоничный Пушкин...»<9>.
Куприн стремился на простор большого, реалистического искусства. И если мы сравним с «Последним дебютом» написанную всего лишь три года спустя повесть «Впотьмах», мы заметим, как упорно овладевает Куприн искусством портретных характеристик, реалистического раскрытия внутреннего мира персонажей, как упорно ищет он свой стиль.
Повесть состоит из двух, в сущности, разнородных частей. Первая в основном реалистична, в ней ощущается влияние Чехова. Сценка проводов на вокзале инженера Аларина людьми, почти ничего общего с ним не имеющими, написана в чеховской сдержанно-иронической и лапидарной манере. В такой же манере обрисованы инженер Аларин, проходимец Курковский — характерные представители буржуазной среды, носители буржуазной морали.
повести — заводчика Кашперова — двойственна. Вначале Кашперов изображен в реалистических тонах, его облик крупного собственника, привыкшего повелевать, раскрывается довольно выразительно в бытовом плане. Но в дальнейшем образ приобретает черты демонического злодея или окрашивается в мелодраматические тона.
«А теперь перед ним, как живой, стоял нежный образ бледной девушки, с синими прозрачными глазами и пленительным голосом, и он не знал, как к нему приступиться, с чего начать.
— Нет, врешь, я тебя пересилю, — озлобленно шептал уже на рассвете Кашперов, весь охваченный взрывом запоздалой любви, — я заставлю тебя. Пусть ты чиста, я в тебе разбужу такие инстинкты, в которых ты сама себя не узнаешь».
Во время беседы с Зинаидой Павловной Кашперов «весь задрожал от внезапного прилива жгучей ревности. Губы его закривились злобной улыбкой». Потом с ним «произошло что-то совсем необыкновенное», «он сразу понял и перечувствовал на себе всю гнусную жестокость, всю неуместность своего озлобленного издевательства», инаконец «судорожныерыданиявырвалисьизегогруди».
«Простите... Простите меня, — задыхаясь и захлебываясь, воскликнул Кашперов,— дорогая моя! Я точно палач, точно убийца... Как я мог? Вы... святая... святая...» От этого истерического раскаяния один шаг до самоубийства, которое и совершает Кашперов.
— тема пробуждения подлинно человеческого в дурной, извращенной социальными условиями личности. Но тема эта не нашла убедительного решения. Наряду со страницами, отличающимися простотой, точностью и выразительностью языка, многие страницы отталкивают манерной красивостью, мелодраматичностью, неестественностью поведения героя, аффектированным стилем. В ту пору Куприн еще не мог органически связать психологический анализ с реальной жизнью и был не свободен от литературных реминисценций. Элементы надрыва, мотив непостижимой и болезненной страсти — все это навеяно философией декаданса. Разумеется, она была чужда характеру купринского таланта — жизнерадостного, здорового, земного. К счастью, Куприн очень скоро понял это и в поисках вдохновения обратился к опыту собственной жизни и изучению окружающей действительности<10>.
Колеся по стране, Куприн сталкивался с представителями разных классов и слоев русского общества. Это дало ему возможность позднее создать колоритные и правдивые картины социальной жизни. В годы скитаний Куприн немало видел «свинцовых мерзостей», против которых гневно восставал его великий современник — А. М. Горький. Однако для социально-обобщенного изображения мещанства и осуждения его, а также для углубленного показа «дна» жизни у Куприна не было в то время достаточно отчетливой идейной перспективы.
— любовь к человеку, стремление видеть его свободным и счастливым составляют основу его идейных и эстетических исканий.
Герои Куприна стремятся к любви и красоте, но обрести прекрасное в жизни, где царят пошлость и духовное рабство, они не могут...
как «Олеся» и цикл рассказов об армейской жизни, разлит свет любви к человеку и к величественной красоте природы, восторг перед которой иногда принимает характер пантеистического поклонения.
Резкое противопоставление двухмиров, светлого и темного, — существенная черта произведений молодого Куприна. Однако, отвергая настоящее, он ищет свободное и прекрасное не в борцах за счастье народа, а в людях, не тронутых цивилизацией. Смутность социальных воззрении Куприна приводила его к заключениям, близким утопизму Ж. -Ж. Руссо.
Как бы то ни было, раннее творчество Куприна в основном своем русле продолжает традиции критического реализма. Куприн изображает своего героя в типических обстоятельствах, обличает пороки общества, построенного на основе социальной иерархии, общества, в котором простому человеку трудно жить. Для молодого художника был неприемлем социальный уклад, который подавляет человеческие чувства, противоречит естественному праву человека на счастье. В рассказах Куприна дается изображение человека с нормальной психикой, оказавшегося в ненормальных жизненных условиях. Писатель непримирим ко всем видам деспотизма, к малейшему посягательству наестественные права человека. Это проявилось и в разработке вечной темы, столь интересовавшей Куприна. Он показывает, что любовь становится трагичной или искаженной, потому что она приходит в столкновение с «устоями» эксплуататорского общества, с предрассудками касты. В ряде ранних рассказов Куприна тема любви разрабатываетея в духе обличения фальши и продажности буржуазной семьи и сопутствующих ей адюльтера и «треугольника» («Марианна», «Страшная минута», «Сказка», «На разъезде», «Без заглавия», «Игрушка»). Иногда возвышенное стремление (например, в рассказе «Святая любовь») одного из героев сталкивается с пошлостью, фальшью другого.
Куприн обнаруживает большую способность к художественному перевоплощению, «вхождению» в образ, что позволяло ему создавать живые характеры и с глубокой правдивостью передавать сложный ход мыслей и переживаний своих героев. Сила Куприна-художника обнаружилась в раскрытии психологии людей, поставленных в различные жизненные обстоятельства, особенно такие, в которых проявляется мужество, благородство, сила духа. Однако порой он склонен углубляться в дебри патологической психики, изучать сложные изгибы исковерканной, больной души. Хорошо, когда художник, проникая в сущность патологической психики, выясняет ее социальный генезис. Ошибка начинается тогда, когда свойства больной психики выдаются за извечное начало души человека с ее якобы трансцендентными законами, не поддающимися контролю и управлению со стороны разума. Подобные психологические эксперименты мы видим в рассказах «Ясь», «Безумие», «Забытыйпоцелуй», «Странныйслучай».
В рассказе «Психея» Куприн с большим поэтическим темпераментом, хотя и в отвлеченной, фантастической форме, воспел силу вечной красоты, противопоставив ее грязной и жалкой действительности. К сожалению, и в этом рассказе дают себя знать психопатологические и мистические мотивы, свидетельствующиеовлияниидекаданса.
По мере того как Куприн всвоих многообразных творческих исканиях преодолевал умозрительность и отвлеченность, все более отчетливо оформлялась главная идейно-художественная тенденция молодого художника, сближающая его с традициями критического реализма.
Уже в раннем творчестве Куприна сказались ненависть к буржуазной пошлости, мечта о жизни, достойной человека. В этом Куприн был идейным преемником Чехова. Проводя параллель между героями Чехова и Куприна, В. В. Воровский писал:
«Люди живут в серой, нудной, пошлой обстановке, убивают все свои силы на какую-то неинтересную и ненужную работу, всю жизнь бьются и материально и морально как рыба об лед — без тени надежды, без проблеска веры в лучшее будущее — и для чего? Для того только, чтобы наплодить таких же серых, нудных, пошлых двуногих, которых ждет та же серая, нудная, пошлая жизнь.
Этот ужас бессмысленности жизни и составляет основной, исходный материал у обоих писателей. От него отправляются они и в изображении современной действительности и в построении будущих перспектив»<11>.
От живых и метких, но недостаточно социально заостренных и углубленных зарисовок к критическому осмыслению и воссозданию социальных явлений — такова основная закономерность в развитии Куприна-художника.
Меткость рисунка, сочность красок отличают серию «Киевские типы», в которой проявились большая зоркость и наблюдательность Куприна. Содержание очерков значительно шире объединяющего их заглавия. Буржуазные критики отмечали это как недостаток, им хотелось, чтобы Куприн ограничился забавными этюдами.
Газета «Киевское слово» в предисловии к очерку «Вор» «оправдывалась» перед читателями: «После почти годового перерыва мы решаемся предложить новую серию «Киевских типов»... На этот раз, чтобы избежать упреков в том, что некоторые из наших очерков носили, так сказать, всероссийский характер, мы постараемся не выходить из сферы киевской жизни с ее особенностями и жаргоном».
Очерки Куприна действительно имели «всероссийский» характер, и в этом как раз была их сила. Наиболее значительные из них: «Студент-драгун», «Лжесвидетель», «Босяк», «Вор», «Художник», «Доктор», «Ханжушка».
«Киевские типы» можно разделить на две основные группы зарисовок: одна из них — портреты представителей мелкой буржуазии, портреты, в которых без всякого шаржа и утрировки, но сатирически остро показаны черты обывательщины и мещанства; другая группа — портреты босяков и деклассированных людей, промышляющих кто чем может.
Очерк «Студент-драгун» был напечатан в «Киевском слове» в 1895 году и имел значительный успех, объяснявшийся исключительной меткостью образной характеристики. В студентах-белоподкладочниках, сынках богатых родителей, было воплощено все духовное убожество буржуазной среды. Щегольски затянутые в новенькие мундиры, рисуясь военной выправкой, эти представители золотой молодежи бездельничали, развратничали, играли целыми днями на бильярде. Их чванливость была равна их невежеству.
Студенты-белоподкладочники, именовались ли они, как в Киеве, студентами драгунами или, как в Петербурге, студентами-гвардейцами, были типическим явлением в то время. Отсутствие общественных интересов у «отцов» должно было неизбежно способствовать культивированию самого низкопробного снобизма у «детей», вырабатывать из них никчемных себялюбцев. Именно такого рода выводы диктовались художественной логикой очерков «Студент-драгун» и «Будущая Патти».
В других очерках об «имущих» — «Доктор», «Квартирная хозяйка», «Заяц» и «Художник» — проходит вереница людей, все мелочное существование которых подчинено одной задаче — «выколачиванию» денег; людей, у которых нет и тени любви к своей профессии или своему делу. Так, в очерке «Доктор» Куприн вскрывает психологию буржуазного врачевателя, преследующего цели, посторонние науке, чуждые тому гуманизму, который вдохновлял настоящих тружеников (впоследствии Куприн расскажет о «чудесном докторе» — Пирогове). В очерке «Художник» писатель иронизирует над фальшью и пустотой декадентского искусства.
Уже киевские этюды Куприна дают нам представление о некоторых характерных особенностях его творчества. Как и многие художники, он был склонен перед созданием больших полотен рисовать фрагменты, имеющие, однако, самостоятельное значение. Особенно поражает в купринских фрагментах внимание к деталям, исключительная добросовестность в воспроизведении фактов, иногда почти протокольная точность описаний. Иного писателя подобный метод мог бы привести к копанию в «мелочах жизни», к натурализму, но у Куприна детали группируются так, что образуется резкий контраст между мраком и светом; в этих деталях он показывает гнетущие будни своего времени, вскрывает нелепые противоречия социального бытия.
«Босяк», «Вор», «Лжесвидетель» и др.). Эти образы предваряют галерею исковерканных жизнью людей, нарисованных в позднейших произведениях Куприна.
В те же годы, когда Куприн создавал свои «Киевские типы», о людях «дна» писал А. М. Горький. Художник-революционер, выступивший как выразитель протеста, нараставшего в народных массах, Горький стремился выявить в босяках свободолюбие, смелость, силу. Он противопоставлял эти качества «отверженных» «добродетели» мещан, фальши и звериному эгоизму буржуазного общества. Значительно позднее Горький говорил о том, что именно заставило его обратиться к изображению жизни босяков. Босяки были для него «необыкновенными людьми», потому что они, «люди «деклассированные»—оторвавшиеся от своего класса, отвергнутые им, — утратили наиболее характерные черты своего классового облика... Я видел, что хотя они живут хуже «обыкновенных людей», но чувствуют и сознают себя лучше их, и это потому, что они не жадны, не душат друг друга, не копят денег»<12>.
Для горьковских босяков характерны поиски правды, поиски смысла жизни. Их протест, как отмечал Горький, был очень далек от сознательной революционности. Изображая босяков, Горький всякий раз подчеркивал, что они не способны к активному вмешательству в жизнь, к ее преобразованию, что они стремятся разрушать, а не созидать. Не идеализируя босяков, писатель вместе с тем показывал их как бунтарей, не желающих подчиняться законам эксплуататорского общества, как людей, отбросивших предрассудки этого общества и выше всего ценивших свободу.
У Куприна в зарисовках «отверженных» нет этого горьковского углубления в характер. Его прежде всего привлекает живописность, красочность, необычность этих людей. Он любовно коллекционирует типы «отверженных». Описывая воров, он добросовестно перечисляет все отрасли этой древней «профессии». Он пишет о лжесвидетелях и останавливается на различных категориях этих неофициальных, но обязательных представителей царского «правосудия». Он рассказывает нам о разновидностях нищих («Стрелки»), маклеров («Заяц»), богомолок («Ханжушка»), торговцев порнографическими открытками («Поставщик карточек»), рассказывает спокойно, без негодования. Автору «Киевских типов» не чуждо стремление позабавить читателей. И тем не менее все «коллекционируемое» превращается в обвинительный материал против буржуазного общества.
«отверженных», угнетенных займут значительное место в творчестве Куприна. Известная ограниченность мировоззрения писателя приводила порой к идеализации деклассированных элементов. Однако заключавшийся в этих рассказах и повестях протест постепенно приобретал значительно более резкую и определенную окраску; все яснее и смелее выявлялись симпатии писателя к людям, выброшенным за борт буржуазного общества, сильнее звучала отповедь мещанству.
Действительность все настойчивее заставляла пытливого художника спуститься с высот отвлеченного гуманизма и искать смысл и правду жизни среди людей, которые могли бы быть прекрасными, но оказались обреченными на существование, изуродовавшее их морально и физически.
Унаследовав от Чехова непримиримость к различным проявлениям мещанской пошлости и цинизма, Куприн, как и Чехов, ощутил грозовую атмосферу предреволюционных лет и был воодушевлен прекрасной, хотя и смутной мечтой о грядущем дне человечества.
В статье, посвященной памяти Чехова, говоря о глубокой вере великого художника в то, что «... через триста — четыреста лет вся земля обратится в цветущий сад», Куприн писал:
«Эта мысль о красоте грядущей жизни, так ласково, печально и прекрасно отозвавшаяся во всех его последних произведениях, была и в жизни одной из самых его задушевных, наиболее лелеемых мыслей. Как часто, должно быть, думал он о будущем счастии человечества, когда по утрам, один, молчаливо подрезывал свои розы, еще влажные от росы, или внимательно осматривал раненный ветром молодой побег. И сколько было в этой мысли кроткого, мудрого и покорного самозабвения!
— ни жадное любо пытство к тому, что будет после меня, ни завистливая ревность к далеким поколениям. Это была тоска исключительно тонкой, прелестной и чувствительной души, непомерно страдавшей от пошлости, грубости, скуки, праздности, насилия, дикости — от всего ужаса и темноты современных будней» (курсив наш - А. В.)<13>.
В этой прочувствованной и тонкой характеристике нельзя не ощутить и настроений самого Куприна.
Куприн воспринял от Чехова стремление так воссоздавать жизнь, чтобы изображенная картина сама подсказывала идейные выводы. Разумеется, это не имело ничего общего с созерцательным и равнодушным отношением к современности. Отвергая легенду о политическом индифферентизме Чехова, Куприн писал: «О, как ошибались те, которые в печати и в своем воображении называли его (Чехова — А. В.
Он за всем следил пристально и вдумчиво; он волновался, мучился и болел всем тем, чем болели лучшие русские люди»<14>. И, рассматривая причины, которые способствовали возникновению этой легенды, отмечал далее: «Есть люди, органически не переносящие, болезненно стыдящиеся слишком выразительных поз, жестов, мимики и слов. И этим свойством А. П. обладал в высшей степени. Здесь-то, может быть, и кроется разгадка его кажущегося безразличия к вопросам борьбы и протеста и равнодушия к интересам злободневного характера, волновавшим и волнующим всю русскую интеллигенцию. В нем жила боязнь пафоса, сильных чувств и неразлучных с ними несколько театральных эффектов»<15>.
не публицист, он, как правило, не выступает с прямой оценкой. Он не разоблачает, а «описывает» — описывает так, что обыденное предстает в своей внутренней правде и само изображение дает ответы на жгучие вопросы жизни.
Герои Куприна живут беспокойно и тревожно. Они плачут и смеются, радуются и огорчаются, их внутренний мир открыт читателю, и они, рассуждая вслух, посвящают нас в тайное тайных своих чувств и переживаний. А сам писатель старается как бы держаться в стороне от вызванных им к жизни образов. Предоставим слово Куприну, рассказавшему устами одного из своих героев о важнейшей черте собственного творчества: «... Нужно великое умение взять какую нибудь мелочишку, ничтожный, бросовой штришок, и получится страшная правда, от которой читатель в испуге забудет закрыть рот. Люди ищут ужасного в словах, в криках, в жестах... Все мы проходим мимо этих характерных мелочей равнодушно, как слепые, точно не видя, что они валяются у нас под ногами. А придет художник, разглядит и подберет. И вдруг так умело повернет на солнце крошечный кусочек жизни, что все мы ахнем: «Ах, боже мой! Да ведь это я сам — сам лично видел! Только мне не пришло в голову обратить на это пристального внимания».
«ничтожные» крупицы бытия удивительно напоминают Чехова. Не навязывать читателю своих мнений и выводов, внимательно и вдумчиво относиться к характерным, хотя на первый взгляд и незначительным явлениям социальной жизни и всей направленностью своего творчества протестовать против мещанской пошлости, против всего, что унижает человека,— таковы эстетические принципы Куприна, сближающие его с Чеховым. Но у Куприна своя, только ему присущая манера воссоздания жизни на основе этих идей и принципов.
Чехов явился выразителем целой эпохи в жизни русской интеллигенции. Он был очевидцем и бытописателем гибнущих или перерождающихся «лишних» людей. Многие из этих «лишних» людей с их конфликтом воли и сознания, с их моральным бессилием пополняли собой ряды «благополучного» мещанства, чье зоологическое существование писатель также беспощадно разоблачал. Из картин русской жизни, нарисованных Чеховым, слагалась и художественная история оскудевшего и уходящего с исторической сцены русского дворянства.
Разночинец Куприн вступил в литературу в 90-е годы, когда все сильнее начинало ощущаться дыхание той освежающей бури, о которой мечтали многие чеховские герои; это было время, когда общественные настроения все настойчивее требовали литературы оптимистической, пробуждающей активность, стремление к преобразованию жизни.
реализма. Вместе с тем последние представители критического реализма восприняли от своих великих предшественников и с особенной остротой ощутили настоятельную потребность описывать не только распад буржуазно-дворянской интеллигенции, но и зарождение нового, здорового, «просветы» в будущее. Куприну это стремление присуще в наибольшей степени.
В своем раннем творчестве Куприн ищет сближения с народом, стремится туда, где проявляется активность и сила человека, туда, где эта активность и сила пытаются разорвать сковывающие их цепи. Это не политически осознанное стремление, но это выход на свежий воздух, на встречу созидающим силам жизни. Маленький человек, подавленный непосильным фабрично-заводским трудом, начинает интересовать писателя. Это многозначительный факт, ибо после 70-х годов внимание русской литературы было в основном направлено к трагедии, переживаемой буржуазно-дворянской интеллигенцией, и к крестьянству, а также к взаимоотношениям этой интеллигенции с крестьянством. В 90-е годы, с приходом на смену дворянству промышленной буржуазии, с ростом рабочего класса и обострением отношений между промышленником и рабочим, перед литературой открывалась новая необъятная арена для изучения и воссоздания общественных отношений, определяющих весь ход исторического процесса.
В те годы Куприн был одним из немногих русских писателей, обративших взор к жизни рабочих. И, пожалуй, он был единственным из писателей, который подошел к фабрично-заводской теме не со стороны. Так, впечатления от рельсопрокатного завода в селе Дружковке Екатеринославской губернии, где Куприн работал несколько месяцев в качестве заведующего учетом кузницы и столярной мастерской, дали ему обширный материал для очерка «Рельсопрокатный завод», а затем и для повести «Молох». Очерки «Рельсопрокатный завод» и «Юзовский завод» Куприн писал одновременно с повестью — очерки появились незадолгодо «Молоха»<16>.
После «Молоха» Куприн вновь вернулся к «индустриальной» теме, написав в 1899 году очерки «В главной шахте» и «В огне». Эти два очерка явились результатом переработки очерка «Юзовский завод», а очерк «В огне» включает в себя также фрагменты из «Рельсопрокатного завода».
— о жестокой эксплуатации, которой они подвергаются, об иностранных «акционерных компаниях, полонивших и продолжающих полонять Донецкий бассейн»<17>.
В те годы, когда создавались эти очерки и повесть «Молох», с многочисленными рассказами о порабощенных и угнетенных выступил наиболее близкий к Горькому писатель — А. С. Серафимович. Жизнь и борьба трудящихся питали творчество Серафимовича, и к этой теме всей своей жизни Серафимович пришел значительно лучше вооруженный в идейном отношении, чем Куприн. Но даже и у Серафимовича труд далеко не сразу выступил как организующая сила, далеко не сразу положительным героем его произведений стал передовой рабочий, осознавший свою историческую роль. На первых порах в подходе к изображению рабочего у Серафимовича было многоо бщего с Куприным.
Куприн рисовал пролетария, согбенного трудом, а не пролетария, готовящегося стряхнуть с себя вековой гнет.
Примечания
<1> Цитируется по рукописи, стр. 11 (Архив А. М. Горького)
<2> В. И. Ленин. Сочинения, т. 1, стр. 272.
<3> Стихотворение «Сны» и другие юношеские стихи, хранящиеся в рукописях в ЦГАЛИ (всего одиннадцать), опубликованы Ф. И. Кулешовым в «Ученых записках» Южно-Сахалинского Государственного педагогического института (т. 2, 1959, стр. 179— 186).
<4> М. Горький. Собрание сочинений в тридцати томах, т. 23. М., Гослитиздат, 1953, стр. 353.
<5>
<6> М. Горький. Собрание сочинений в тридцатитомах, т. 24. М., Гослитиздат, 1953, стр. 65.
<7> М. Горький. Собрание сочинений в тридцати томах, т. 27. М., Гослитиздат, 1953, стр. 311.
<8> «Неделя», 1888, № 15, стр. 483.
<9> Н. Жегалов, «Выдающийся русский реалист». «Что читать». 1958, декабрь, № 12, стр. 26.
<10> «Ранняя проза Куприна» («Ученые записки» Южно-Сахалинского Государственного педагогического института», т. 2, 1959) весьма обстоятельно анализирует повесть «Впотьмах», но при этом явно переоценивает ее достоинства. Типичные приемы мелодраматизма — «мрачные» эпитеты и тона — автор объявляет закономернымив художественной палитре Куприна, будтобы воссоздавшего таким образом мрачные картины эпохи реакции 80-х годов.
<11> В. В. Воровский. Литературно-критические статьи. М., Гослитиздат, 1956, стр. 276—277.
<12> М. Горький. Собрание сочинений в тридцати томах,т. 24. М., Гослитиздат, 1953, стр. 496.
<13> А. И. Куприн, Собрание сочинений, т. 6. Гослитиздат, 1957, стр. 545.
<14> А. И. Куприн. Собрание сочинений, т. 6. Гослитиздат, 1957, стр. 553.
<15>
<16> Очерк «Рельсопрокатный завод» былопубликован вгазете «Киевлянин» 30 мая 1896 года (№ 147), очерк «Юзовский завод» в той же газете 25 и 26 сентября 1896 года (№№ 265, 266), «Молох» появился в № 12 «Русского богатства» за 1896 год (декабрь).
<17> Отсылаем читателя к работе Ф. И. Кулешова «Куприн-очеркист», в которой дается анализ содержания и творческой истории производственных очерков А. И. Куприна («Ученые записки» Белорусского Государственного университета имени В. И. Ленина, вып. 18. Минск, 1954).